— Что я вам, фокусник?
— Нет, не фокусник. Но это необходимо. И именно сегодня. Сейчас. Понимаете? Не только мне, но и вам. Поймите!
— Не понимаю.
— Вот в этом-то и все дело, что не понимаете. А если бы поняли, все было бы по-другому. Вы сами бы просили меня об этом. Разве вы не согласны с тем, что между художником и моделью должен существовать какой-то настрой, как это говорят теперь, коммуникабельность. Вы же не можете против этого возразить? Нет? Так вот, не все ли равно, от чего она возникает. От того, что художник что-то увидел в модели и хочет взять это, обобщить, увековечить, или от того, что модель хочет послужить художнику. У модели возникла необходимость, чтобы ее запечатлели, взяли то, чем она переполнена, ту энергию. Завтра я могу умереть, и вы уже лишитесь такой возможности.
— Вам-то зачем умирать?
— Ну, вы умрете. И то, что может быть сделано сегодня, никогда уже не будет сделано. Ничего нельзя откладывать. Я вас очень прошу.
Весь этот разговор Нина начала в шутку, лишь для того, чтобы как-то расшевелить Антона. Но теперь она была уже сама во власти этой идеи — ей необходимо, чтобы сейчас, именно сейчас, этот человек написал ее портрет.
— Портрет. Ведь это серьезное дело, работа. Я три месяца не держал карандаша в руке.
— Но это и магия тоже. У вас может не быть другого такого случая. И я уже не буду такой. Пожалуйста, сделайте для меня.
— Я давно понял, что объяснять женщинам бесполезно, — сказал он, смягчаясь. — Ну, давайте попробуем, если вам уж так необходимо. На чем же мне вас рисовать?
Достать кусок бумаги в Верочкином доме оказалось не так просто. Загоревшись идеей портрета, Верочка, забыв про гостей, начала розыски.
— Этот безобразник и не подумал написать мой портрет, — шутила она и перебирала все на свете, но бумаги так и не нашла, пока наконец не наткнулась в изящном секретере на бювар XIX века, который случайно купила когда-то. Печальным запахом старины пахла зеленая тисненная золотом кожа. Несколько листов матовой потемневшей бумаги сохранились в нем.
— На этой, наверно, нельзя? — спросила Верочка.
— Ничего. Сойдет, — сказал Антон.
— Посмотрите, какая она старая.
— Замечательная бумага.
Верочка принесла несколько роскошных паркеровских ручек со вставками, но он отказался от них. В качестве карандаша, которого в доме не оказалось, сошел Верочкин для бровей.
Она притащила из кухни доску для резания хлеба.
— Ну чем не мольберт. Подойдет?
Он положил бумагу на доску.
— Вполне!
— То-то. Я буду заглядывать к вам.
Милая Верочка, она так развеселилась. Нину поражала почти птичья ее беззаботность. Вероятно, были заботы, тяготившие Верочку, но никому и в голову не приходило предположить о ее заботах.
Но, может быть, все это только кажущаяся бессмыслица действий, такая же, как и в природе — смена дней, у птиц — их оперений, перелеты. Может быть, в этом и только в этом — смысл жизни? А вся эта значимость деятельности, условности ценности — суета.
Антон несколько раз пересаживал Нину. Несколько раз заставил поворачиваться. Наконец нашел нужное положение. Пристально взглядывая на нее, он начал быстро водить карандашом по бумаге.
И она испытывала волнение. Волнение и ответственность. Сидела молча и напряженно.
— Расслабьтесь. Думайте о чем угодно.
Она подумала, что Антона она видит в этом доме в первый раз. И это странно, хотя в общем-то ничего странного в этом не было. Здесь люди сменялись часто. Верочке было необходимо это постоянное движение вокруг: звонки, приходы, уходы. Знакомства она завязывала очень легко и все низала, низала людей, самых разных, разнородных, в пестрые бусы, ожерелье, которыми украшала себя. И за это платила своим участием, заботой, доброжелательством. Ведь все они, кто там галдит сейчас, принимают здесь терапию ее доброты.
И опять Нина вернулась к своим обычным размышлениям, которые почти никогда ее не покидали. Ведь правда, люди теперь как никогда испытывают дефицит времени во всех своих делах и действиях. Нервная система в постоянной перегрузке, единственная мысль — надо сделать быстрее, в короткий срок. Время летит… Даже наверное, нервная система имеет те же механизмы появления перегрузки, что и мышечная. И терапия доброты адресуется прямо к энергетическим системам нервных клеток. Пожалуй, следующая моя статья и будет именно об этом, о терапии доброты.
Доброта, думала Нина. Доброта — это самый большой человеческий талант. Самое главное богатство.
— Они замучили бедного Люсика. Я позвала их, чтоб они купили себе по галстуку, а они расспрашивают его о космосе. Что она там знает об этом? — заговорила Верочка, снова войдя к ним. — Как движется портрет? Можно посмотреть?