— Сейчас мы вместе выйдем из машины. Постоим. Потом я сяду обратно, а вы в дом пойдете. Пусть они видят, что у вас в руках ничего нет.
— Где они могут быть? — спросил Сергей, оглядывая пустое пространство вокруг дома.
— Могут быть внутри. Но навряд ли. Скорей всего, вон там, сзади. Смотрят, кто приехал.
И Руслан ткнул пальцем в отражавшийся в зеркале заднего вида жилой дом.
Сергей постоял с Русланом у машины, потом, подняв воротник куртки и сгорбившись, быстро зашагал к дому. Внутри было темно и пусто, пахло кошками и гниющим деревом. Сергей встал под лестницей, подождал минут пять, поднял с пола старую газету, щелкнув зажигалкой, поджег ее и в мечущихся желто-коричневых пятнах света увидел на лестнице Настину сумочку. В ней была видеокассета. И записка.
«Поезжай туда, где был утром, — значилось в записке. — У тебя десять минут».
Руслан долго вспоминал, где находится улица Рубинштейна, но за десять минут они успели. Улица было пуста. Руслан снова вышел вместе с Сергеем из машины, немного постоял и вернулся в салон. Терьян перешел улицу и встал рядом с мусорным баком. Прошло не меньше получаса. Ничего не происходило. Потом он заметил, что Руслан из машины машет ему рукой и показывает куда-то вниз. Сергей опустил глаза. На мусорнике была нарисована большая меловая стрела, и острие ее упиралось в торчащий из-под бака угол конверта.
Очередная записка приказывала ехать домой и ждать следующего звонка. На этот раз угроз не было. И не было никаких объяснений.
— Ладно, — сказал Руслан, прочитав записку. — Поехали.
Он отказался зайти в квартиру, продиктовал Сергею абонентский номер пейджера и укатил, разбросав в стороны дождевую воду.
На видеокассете был записан третьеразрядный американский боевик со стрельбой, горящими автомобилями и сокрушительным мордобоем. Название фильма отсутствовало. Да и сама копия была отвратительной: время от времени пропадал цвет, и по экрану постоянно бежали черные полосы. Сергей впился в экран телевизора. Рядом сидел недоумевающий Гена. Закончился фильм так же скоропостижно, как и начался, без финального поцелуя и надписи «конец».
— В сумочке больше ничего не было? — спросил Гена.
Сергей покачал головой, вытащил кассету из видеомагнитофона и протянул Гене.
— А мне она зачем? — Гена швырнул кассету на стол. — Непонятно как-то.
Может, надо было внимательнее смотреть?
— Они ведь сказали, что будут гарантии… — Сергей заметался по комнате. — Как же теперь… Гена, скажите, что они могли с ней сделать? Может, они просто перепутали кассеты? Хотели одну положить, но ошиблись и положили другую, а?
— Да нет, — сказал Гена. — Я в этих делах, вообще-то, не очень. Скорее всего, на нервы действуют. Ну что? С телефоном я закончил. Поеду. Будут звонить, дайте знать.
На следующий день меховой голос звонил еще дважды, и дважды Сергей, вызвав Руслана, летал по Санкт-Петербургу, посещая хаотически разбросанные адреса назначаемых встреч. Но результатов не было. А потом звонки прекратились. И Сергею пришлось-таки подчиниться категорическому приказу Ильи Игоревича.
Квартира заполнилась милиционерами.
К моменту их первого появления Сергей — впервые за эти два дня — осознал, что все кончилось. Насти больше нет. И ничего нельзя сделать. Неведомая сила, повинуясь своим внутренним законам, скомкала его жизнь, как ненужный обрывок бумаги. В самом начале первого допроса перед глазами у него все поплыло, Сергей почувствовал, как стремительно убегают вдаль голоса и звуки, сложился, как складной нож, и с грохотом обрушился на пол, потянув за собой накрывавшую стол скатерть, старательно отутюженную Настей.
Терьяна привели в чувство, куда-то позвонили, вызвали врача. Что-то еще спрашивали, записывали. Он отвечал машинально, чтобы отвязаться. Заметил, что их почему-то интересует Руслан. И видеокассета. Капитан, который вел протокол, несколько раз недоверчиво спрашивал, уверен ли он, что отдал им в точности ту кассету, которая была в сумочке. Сергея поили водой, капали капли. Он назвал фамилию Еропкина, рассказал про Алика. Несколько раз терял нить, возвращался к началу, повторял одно и тоже. Его поправляли, снова давали пить, тихо и вежливо спрашивали, в чем состояли обязательства его станции перед другими предприятиями, прежде всего перед Москвой, каково реальное финансовое положение.
— Это Еропкин, — упрямо шептал Сергей, боясь говорить громче, чтобы они не услышали, как рвется его голос. — Это Еропкин. Он хочет со мной посчитаться.
Арестуйте его. Он должен все рассказать. Иначе они ее убьют. У нас нет времени.
— Так, — гнул свою линию капитан, — что вам известно о друзьях и знакомых гражданки Левиковой?
Когда же они удовлетворили свое любопытство, осмотрели обе квартиры, пощупали дорогую ткань оконных гардин и кожу кресел, составили опись всего обнаруженного и капитан, взяв Настину записку, небрежно швырнул ее в картонную папку, туман, окружавший Сергея, на мгновение рассеялся, он вцепился капитану в горло и стал душить его с пронзительным и неразборчивым криком. Нельзя допустить, чтобы забрали единственное письмо, полученное им от Насти, нельзя, чтобы к этому письму прикасались чужие руки! Но Терьяна тут же скрутили, одели наручники, отчего он сразу обмяк, перетащили на диван, вызвали врача. Он еще помнил, как милицейский капитан что-то обиженно говорил, потирая горло, но потом в руку Сергея воткнули иглу, все поплыло перед глазами, забрякал металл, загремели выстрелы и посыпалось стекло.
Больше ничего не было. Только чужие лица, прерывавшие своим появлением закольцованный сон, прохладное питье, частые трели телефона, напоминавшие ему о чем-то важном, торопливые шаги незнакомых людей… Потом неизвестно откуда возникло лицо Марка, он смотрел на Сергея с непонятной и пугающей жалостью, а рядом был еще кто-то, знакомый до боли…
— М-м-а-а-рик, — произнес Сергей, удивляясь, почему ему так трудно говорить, — М-м-а-а-рик, ты приехал. Видишь, я тут н-н-ем-н-ного т-того…
Он хотел сказать «здравствуй», но не смог выговорить. Ему показалось, что он махнул рукой, но рука висела бессильно, и только чуть пошевелились пальцы.
Потом снова обрушилась темнота.
Когда Сергей пришел в себя, то услышал гул двигателей. Поначалу показалось, что в маленьком самолете вообще нет ни одной живой души. Затем Терьян увидел Марка Цейтлина — он дремал в кресле по ту сторону прохода. Сам Сергей лежал на койке, укрытый пледом. Рядом послышался какой-то звук. Сергей с трудом повернул голову, увидел Ленку. Она смотрела на него и плакала.
Виктор, встретивший самолет в Шереметьево, не узнал Сергея. На носилках лежал седой старик с ввалившимися, заросшими сивой порослью щеками, перекосившимся ртом и бессмысленным взглядом гноящихся глаз, от которых тянулись мокрые дорожки. Старик тяжело, с присвистом дышал и пытался что-то сказать, но слова не получались.
Через три дня, когда выяснилось, что инсульта нет и транспортировка, с медицинской точки зрения, вполне допустима, Сергея на том же самолете перевезли в Австрию, в нервную клинику в Альпах. Платон распорядился не жалеть денег.
Настю так и не нашли. Никогда.
Конец дороги За проведенные в Австрии месяцы Терьян почти полностью восстановился.
Внешне он выглядел так же, как и до событий, только волосы стали совсем белыми, и немного изменилась походка. Он чуть-чуть приволакивал правую ногу, но врачи утверждали, что физиотерапевтический и витаминный курсы свое дело еще сделают.
Из клиники Сергея выпустили, переведя на амбулаторный режим. Жил он в Вене, в небольшой квартирке на Лангегассе, принадлежавшей «Инфокару». Терьян взял напрокат почти новый «рено» и ежедневно ездил на процедуры. Потом обедал на Мариахильферштрассе, возвращался на квартиру, два-три часа спал, пил чай и шел гулять по Рингу. Если уставал, то заходил в кино на Грабене, затем ужинал, возвращался домой, смотрел телевизор и ложился спать, открывая на ночь окно.