— Не пугайтесь, скоро ваш муж будет здоров, как Геракл. Я сам отдам ему кровь. Свою кровь, — пообещал я в запале.
И тут же подумал: а что, Нестор, это идея! Забрезжила неясная, будто в тумане, возможность вернуть Лазаренко в школу, пока лишь некий намёк.
Я узнал номер больницы и рано утром, почти не спав, побежал в хирургическое отделение. Заведующего ещё не было, и я пооколачивался возле дверей его кабинета, вызывая подозрения у протиравших пол санитарок. Когда он пришёл, я прошмыгнул за ним в кабинет.
— Вы чей-то родственник? Практикант? — спросил он, облачаясь в белоснежный халат.
— Я — педагог, — ответил я многозначительно, будто назвал пароль.
И поведал: мол, так и так, есть у меня ученик Лазаренко, ныне ваш пациент, пренебрегающий учёбой. И вы должны ему перелить мою кровь, именно мою и только мою, с её лейкоцитами и эритроцитами.
— Почему непременно вашу? — осторожно спросил хирург, явно сочтя меня ненормальным и стараясь не доводить до буйных поступков.
— Понимаете, у нас, Северовых, в крови неуёмная тяга к знаниям. Это как бы наш фамильный знак, — пояснил я как можно разумней.
— Так, так, и вы полагаете, будто ваша фирменная кровь позовёт этого ученика в школу. — Он изображал глубокий интерес.
— Я не полагаю, я уверен, — перебил я, может, не очень вежливо.
— Но видите какая штука: у вас, возможно, разные группы крови. Ваша может не соответствовать нашим целям.
Вот так, наверное, осторожно он работал скальпелем.
— Если нужно, моя группа будет соответствовать! — заверил я твёрдо. И видимо, немножечко агрессивно, переборщил.
В общем, — он начал меня успокаивать:
— Хорошо, договорились, у вас возьмут и кровь, и всё, что ещё пожелаете! Вот звоню в вашем присутствии. — Он снял телефонную трубку и набрал номер: — Лаборатория? Сейчас к вам явится больной. То есть донор. Отнеситесь к нему со вниманием. Со вниманием! Вы меня поняли? Со вниманием, чёрт побери! Я, кажется, выразился более чем ясно… Теперь вы довольны? — спросил он, положив трубку.
— Доктор, я не псих. Если вы не сделаете, как я прошу, Лазаренко никогда не вернётся в школу… Доктор, давайте попробуем. Пусть это будет нашим экспериментом. Авторство ваше.
Моё ничем не подкреплённое заверение в собственной полноценности, похоже, его несколько успокоило. А может, его успокоило то, что я до сих пор не пустил в ход руки и зубы.
— Первый этаж. Комната номер шесть, — коротко бросил хирург.
— Я не сумасшедший, — предупредил я и пожилую медицинскую сестру. На всякий случай. Пока я плутал по больничным коридорам и лестницам, хирург мог ей наплести всё что угодно. Тоже по телефону.
— Сумасшедшие все остальные, а мы с вами нормальные и очень умные, — философски заметила медсестра, готовя свои инструменты.
Потом, отлёживаясь на кушетке, я остыл. Конечно, моя затея была бредом сивой кобылы. При чём тут кровь, когда вся соль заключена в генах? И так всегда! Сперва я совершаю несусветную глупость, и только после берёт своё слово мой тонкий изысканный интеллект. Наломав дров, я всё же вышел сухим из воды. Хирург мог бы позвонить в психушку, и приехали бы санитары, с руками как у горилл… А может, он позвонил. И эта процедура со взятием крови, и отдых на кушетке — всего лишь способ меня задержать до прибытия бригады.
Я встал, надел пиджак и взял свой неизменный портфель.
— Уже заскучали? Ладно, идите. Но постарайтесь обойтись без нагрузок. По крайней мере на сегодняшний день. А лучше поваляйтесь дома с книгой или перед телевизором, — посоветовала медсестра.
Но куда там! На сегодня у меня намечены два завода, стройплощадка и одно фабричное общежитие. И ничего не отложишь на завтра. Завтра меня ждут на других объектах. А вернее, никто не ждёт. Я должен туда ворваться как ураган. Или проникнуть лисой.
Вечером я еле, словно на чужих, непослушных ногах, притащился в школу и на уроке в шестом классе позорно задремал — и будто для этого не предпринимал ничего такого, всего лишь подпёр отяжелевшую голову правой рукой, для надёжности что ли, она соскальзывала с ладони, и я подпирал её снова и, представьте, незаметно перешёл в сон. Сплю и, точно издалека, да ещё сквозь толстые стены, свинцовые (почему-то я так решил во сне) слышу, как кто-то вещает на весь класс:
— Наш Нестор ещё пацан! У него на губах не обсохло молоко. То, что осталось от мамки.
Да это никак разоряется Нехорошкин. Его я в первый день наградил полновесной двойкой, и теперь он мстит, основательно, сладострастно! Мне хотелось проснуться и крикнуть им всем в лицо: «Неправда! Я уже взрослый!» Я пытался разомкнуть веки, открыть рот, но их словно смазали хватким синтетическим клеем.