— Ганжа, перестаньте паясничать! — придя в себя, воскликнула Светлана Афанасьевна, заливаясь густым румянцем.
— Сказал Обломов Ольге Ильинской, — спокойно закончил Ганжа.
Ученики рассмеялись, и даже не выдержал я, учитель, улыбнулся, но тут же стёр улыбку.
— Это не остроумно, Ганжа, — расстроилась учительница.
— Что именно? То, что сказал я? Или то, что сказал Обломов? — невинно поинтересовался Ганжа.
— Вы свободны! Не знаю, зачем вы пришли. Думаю, вам не консультация была нужна, а лишняя возможность развлечься, — печально произнесла Светлана Афанасьевна.
Я не видел, не слышал: мирно или с новыми ужимками покинул он класс — меня отвлёк голос Нелли.
— Леднёва! А вы-то здесь зачем? Я вам не назначал. По-моему, у вас с оценками всё в порядке. Относительно, разумеется.
— Вот потому я и хочу исправить тройку на пятёрку, — сказала Леднёва и почему-то смутилась.
Что ж, её стремление было похвальным. Человек должен стремиться к совершенству. И я, наверно, не такой уж плохой педагог, если моих учеников сжигает благородный огонь. Я позволил себе немного поважничать и сказал, как говорят солидные доценты:
— Ну-с, голубушка, в таком случае посудачим о Парижской коммуне.
Начала Леднёва очень прытко, будто стартовала в беге на сто метров, затараторила, но быстро сбилась, — считай, захромала, — и посреди дистанции запуталась в фактах и датах — я еле её извлёк из этого исторического клубка.
— Не получается, Нелли. Давайте отложим до лучшей поры, — предложил я незадачливой ученице. — В конце концов тройка тоже положительная оценка.
— Но меня она не устраивает, по вашему предмету я хочу учиться на пять, — возразила Леднёва. — И я учила, только…
Нелли умолкла, точно споткнулась, потупила глаза. Щёки её пылали, ещё немного — и мне понадобится огнетушитель. Она была не готова и потому непонятно, ради чего ей понадобилась эта очевидная авантюра. Девушка вроде серьёзная, не чета Ганже или Ляпишеву. Однако и не из тех, кто рвётся в отличницы.
— …учила да только недостаточно, — закончил я как бы за неё.
— Я хотела сказать: только почему-то всё сразу вылетело из головы. Вы посмотрели, и всё, — закончила она за себя упавшим голосом.
— Ступайте, Леднёва! Сделаем вид, будто вы не приходили. Пусть это останется между нами.
Но в общем-то я был доволен — мои должники заполнили белые пятна в своих знаниях. С этого дня проштрафившиеся отвечали в среду. Система моя пришлась учащимся по душе — она их устраивала.
И вот я как-то вызываю к доске Викторию Коровянскую — наше справочное бюро.
Виктория кротко опускает ресницы.
— Нестор Петрович, я отвечу в среду.
— Садитесь, двойка!
— Нестор Петрович, вы забыли! У вас теперь новое правило: не выучил, приходи в среду, — напомнила Коровянская, забавляясь и приглашая к веселью весь класс: полюбуйтесь, экая у нашего учителя дырявая память.
— Это не правило, а всего лишь моя собственная метода и, возможно, ошибочная. Но в любом случае она не для вас.
— Почему? Разве я не такая, как все?
Она удивлена, очень удивлена, и в первый момент забывает о древнем оружии дам, действенном и по сей день, — горючих слезах.
— Вы нигде не работаете, Виктория. Вы — иждивенка. Мой сосед и друг Федяша так исчисляет время: одно время, два время… У вас времени десять штук. Могли бы, как это ни тяжко, оторваться от своего сладостного безделья и малость полюбопытствовать — заглянуть в учебник: «А что мне было задано на дом?»
— Но как вы узнали, ну, что я уже не работаю? Ведь я принесла справку. — Коровянская смотрела на меня со смесью ужаса и восторга, точно я оказался монстром, проникающим в мысли других людей.
— Да, вы устроились в ателье, взяли справку, а на другой день уволились по собственному, разумеется, желанию, — сказал я, поддерживая своё мистическое реноме.
А как я узнал? Мне сказал Пётр Тимохин, вернее, остановив возле учительской, подал бумагу.
— Вот прочтите. Это моя анонимка, — сказал он, вручая листок из тетради.
Я прочёл:
«Классному руководителю 9-го „А“
тов. Северову Н.П.
от тов. П.В. Тимохина
Ананимка…»
— Анонимка пишется через «о». — Я достал из кармана шариковую авторучку и исправил букву.
— Это меняет смысл? — встревожился Тимохин.
— К сожалению, нет. — И я пошёл дальше по тексту.
«В то время, как мы все, не жалея, вкалываем, учащаяся Коровянская В.А. является скрытой тунеядкой, прикрываясь справкой, как этим, сами знаете, листом. Прошу принять меры, т.к. имею к тов. Коровянской В.А. личный очень большой интерес».