— Она у вас? — нетерпеливо спросила Устименко. — Покажите же, наконец!
— Увы, — развел Мацук толстые руки, — учтена и сдана в бухгалтерию.
Классный руководитель Устименко поморщилась, как от зубной боли. Она любила в себе Шерлока Холмса и терпеть не могла неудач.
— В таком случае, — сказала она, — может быть, вы устно засвидетельствуете.
— Устно можно, — сказал Мацук, припоминая, во сколько обошлась ему сделка с Сашей Павловым. — Устно, если… в пределах сорока рублей.
Устименко почувствовала себя человеком, подобравшим бриллиант. Опасения не обманули ее. «Барометр поведения» сработал точно. От ученика, который в течение всего прошлого года не мог оторваться от отметки «буря», всего можно было ожидать. Не тридцать, а сорок рублей получил Саша Павлов. Даже не сорок, а с комиссионными сорок пять. И зажилил из них пятнадцать. Это требовало возмездия. И оно едва не последовало. Помешал Долгий, с которым Устименко перед сбором отряда сочла нужным посоветоваться о мере наказания пионеру Павлову.
— Не знаю, — нахмурился Долгий, — пусть ребята сами решают.
— Но как они могут? — ужаснулась Устименко. — У них же нет никакого опыта.
— И хорошо, что нет, — разозлился Долгий, — не экзекуторов готовим.
Устименко обиделась:
— Экзекуторов?.. Как можно сравнивать, Александр Ильич. Наказание в разумных пределах…
— Ничего разумного в наказании не вижу, — оборвал Долгий.
Устименко снисходительно усмехнулась: не педагог, слесарь, что с него взять? Зачем только таких вожатыми присылают?..
Они холодно простились, чтобы встретиться завтра на сборе. Но сбор не состоялся. Вечером Устименко навестил необычный гость — Мацук.
Валентина Ивановна удивилась. Если за утильсырьем, товарищ Мацук ошибся адресом. Ее вещи имеют привычку служить вечно и никогда не выбывать из строя; лампочки и те не перегорают.
Она вопросительно посмотрела на вошедшего.
— У меня расписка, — сказал Мацук, — утром спрашивали.
Устименко оживилась. Расписка? Очень хорошо. Теперь она документально докажет вину Саши Павлова и принудит его сознаться во всем.
— Покажите, — сказала Устименко и стала читать: — «Получено от гр… гражданина Павлова А. И. кг… килограмм лома цветных металлов на сумму эр… рублей 35 копеек. Подпись Мацук».
Валентине Ивановне показалось, что цифра 5 в расписке исправлена на 3.
— «На сумму эр… рублей пятьдесят пять, — вслух прочитала она, — ноль копеек».
— Тридцать пять, — невозмутимо ответил Мацук, — и ноль копеек. Внизу написано «Исправленному верить».
Лицо у Валентины Ивановны пошло пятнами.
— Значит, утром вы меня обманули? — накинулась она на гостя.
— Утром устно показывал, — сказал Мацук, — по памяти. Несовершенная вещь.
«Устно»… «показывал»… Где он только таких слов набрался?» — думала Устименко, провожая Мацука недобрым взглядом. Она ведь не знала, что Мацук за свою жизнь не единожды давал показания следователю в связи с «деяниями, караемыми законом». В последний раз это было совсем недавно, всего за час до визита Мацука к Устименко.
«Показания» с него снимал дружинник Долгий. Он интересовался тем же, чем и Устименко: сколько он, Мацук, заплатил ребятам за лом цветных металлов? Устных показаний Долгий не принял, и Мацуку пришлось предъявить письменные: счет с его собственной резолюцией «Исправленному верить». Долгий хоть и разгадал нехитрый маневр Мацука, пытавшегося разжиться на ребячьей доверчивости, решил из-за недостатка улик не давать делу ход. Однако обязал Мацука сегодня же, если Мацук не хочет больших неприятностей, побывать у классного руководителя. Мацук не хотел никаких неприятностей — ни больших, ни малых, — поэтому не заставил себя упрашивать дважды. Побывал у классного руководителя, и необходимость в сборе отряда отпала. Но Устименко не изменила своего отношения к Саше Павлову. Она не могла поверить в Сашину честность. Однажды она вызвала его в учительскую, посадила и стала задумчиво похаживать около, то и дело бросая на Сашу Павлова колючие взгляды. Потом, выходившись, остановилась и, обещав все сохранить в тайне, попросила Сашу честно сознаться в похищенных рублях.
Она долго еще что-то говорила. Но Саша Павлов не слышал. Он встал как лунатик и с глазами, полными слез, направился к выходу, не видя, куда идет. Ткнулся в шкаф, нащупал рукой дверь, открыл и пошел. А Устименко стояла и обиженно смотрела вслед, беззвучно шевеля губами: договаривала нотацию.