— Тащи! — не своим голосом закричал Сеня.
Мишка-толстый был начеку. Превратившись из человека-якоря в человека-ворота, намотал на себя веревку и выудил перепуганного Сеню. Разглядев в сумерках друга, Мишка-толстый ахнул:
— А сапоги где?
— Ушли, — отмахнулся Сеня.
— Куда? — опешил Мишка-толстый.
— На дно. По самые ушки, — сказал Сеня, с тоской взирая на проглядывающий из-за туч рог месяца. Ему чудился в этом роге кривой дедов нос, нависший над Сеней с тем же вопросом: «А сапоги где?» Охотничьи, партизанские, дед их в первую очередь хватится.
На следующее утро Сеня донес штабу:
— Вредных примесей нет. Можно начинать.
В тот же день по цепочке в штабе зоны были собраны все участники предстоящей операции.
— Сегодня ночью… — начал Воронок и больше ничего не успел сказать.
Дверь с грохотом распахнулась, и в мезонин с космической скоростью влетел Генка Юровец. Вслед за Генкой влетели слова, которые он произнес, наверное, еще на лестнице:
— Конец… Катастрофа… Крах…
— Гибель… Разгром… Поражение, — сейчас же подхватил Мишка-толстый, любивший играть в синонимы. — Разруха… Утрата…
— Дурак! — рявкнул, переведя дыхание, Генка Юровец, чем явно обескуражил Мишку-толстого. Слово «дурак» в данный синонимический ряд явно не лезло.
— Чего? — спросил он.
— Еще раз дурак, — сказал Генка Юровец, носясь как угорелый по комнате. — Конец… Катастрофа… Крах…
Воронок знал, как унять «угорелого». Не в первый раз. Переглянулся с ребятами и пальчиком — раз, два, три…
— Сядь, — семью голосами гаркнул на Генку штаб.
Генка Юровец сел, и все разъяснилось. Операции «КК» действительно грозила опасность. Уличный комитет (Генка от матери узнал) только что решил конный колодец ликвидировать, а на его месте разбить песочницу.
— Вы слышали? Ликвидировать. Что? Колодец. Какой? Конный. Памятник революции и Отечественной войны…
Генка держал речь, как на уроке, разбирая сложноподчиненное предложение. Негодуя, он все время порывался вскочить с места, но его осаживали, и Генка негодовал сидя.
— Почему ликвидировать? Дети попадать могут. Раньше не падали, а тут вдруг, как горох, посыпятся. Смешно!
Но штабу было не до смеха. Воронок, слушая Генку Юровца, хмурился. Вдруг его осенило:
— Дежурный!
— Я! — в один голос отозвались сестрички-близнецы Оля и Поля.
В штабе засмеялись, но Воронок не стал разбираться, кто из сестричек сегодня настоящий дежурный. Хотят вдвоем — пусть. Он быстро написал что-то на клочке бумаги и вручил дежурному дуэту.
— Вызов. Одна сестра здесь, другая — там. Без председателя уличного комитета не возвращаться.
— Всегда готовы!
Сестрички исчезли, но ненадолго. Председатель уличного комитета тучный Виктор Севастьянович жил по соседству.
Вскоре ступеньки лестницы, ведущей в штаб, отчаянно заскрипели, будто по ним слона вели, дверь распахнулась, и перед ребятами, с сияющими сестричками под мышками, предстал встревоженный Виктор Севастьянович, пенсионер и почетный друг зоны пионерского действия.
Воронок отдал салют и спросил:
— Конный колодец… Это правда, что вы его ликвидируете?
— Да… В порядке благоустройства, — отдуваясь, ответил Виктор Севастьянович. — Сырость от него. И детишки попадать могут.
Генка Юровец вскочил как ужаленный. Но Воронок жестом вернул его обратно. Твердым голосом произнес:
— Благоустройство просим поручить нам.
Ребята опешили.
— Ну, что ж… Похвально… Добро… — заулыбался тучный Виктор Севастьянович. — А я, понимаешь, ума не приложу, как за это взяться?
— Мы возьмемся, — с почетом провожая гостя, сказал Воронок.
Закрыл за гостем дверь. Обернулся и невольно поежился. Семь пар разъяренных, как пчелы, глаз жалили вожака. Воронок усмехнулся. Сейчас он их укротит.
— Зоне пионерского действия «Восток-1», — сказал он торжественно, — поручено благоустройство территории конного колодца. Операция «КК» начинается.
«Пчелы» по инерции все еще жалили начальника штаба, но в глазах жалящих уже зрела мысль: взять благоустройство на себя и провести его по-своему. Лица расцвели улыбками.
…В полночь по Ленинской шли двое. Суматоха, вздорная старуха, храня хозяйство и не доверяя псу, сама по ночам обегала двор. Выглянула за ворота и ахнула: батюшки, тепло, как в парной, сухо, как в печке, а проходящие — в сапогах резиновых, в плащах с капюшонами… Перекрестилась и пошла досыпать, не узнав в поздних гостях ни Воронка, ни Мишку-толстого.