В дымке облаков спросонок щурилось солнце, желтое, как подсолнухи, дозревавшие на школьном огороде. На шляпке одного из них сидел догадливый воробышек и настойчиво долбил семечки.
Школьный двор шумел, как базар.
Дзинь… дзинь… дзинь… — забренчал колокольчик.
На языке моряков это значило «бить склянки», на нашем, сухопутном, — просто «звонить». Язык моряков был более точен. На школьном крылечке похоже били тонкогубые стаканчики.
Тихо шурша, как робкие волны, в школу попарно потянулась детвора. Я пошел следом. Мне нужен был первый «А». Я не случайно его выбрал. Вернее, за меня его выбрали в райкоме комсомола.
«Первый урок» — так должна была называться моя корреспонденция о первом уроке русского языка в первом классе.
Райкомовцы, узнав о моем редакционном задании, загадочно переглянулись и, не сговариваясь, послали меня почему-то в первый «А».
Входим.
Рассаживаемся.
Я, как самый большой, занимаю место в последнем ряду, на «камчатке». За крошечной партой мне тесно, как большому карандашу в маленьком пенале.
Вдруг грохот, хлопают крышки. Все встают, приветствуя учителя. Догадываюсь, репетировали в детском саду.
Встаю и я, согнувшись в три погибели. Смотрю на учителя и глазам своим не верю: снайпер Ванин’ Правда, этот Ванин похож на того Ванина, которого я знал по фронту, как пожилая картофелина на свою раннюю тезку, но все равно память меня не обманывает. Этот и тот Ванин одно лицо. Уши козырьком вперед… Брови скошенные к носу… Пшеничное облачко редких волос на голове… Ну конечно же он, Ванин! А я-то, я: «Пусть смолкнут пушки, нет, пусть еще громче грянут пушки и не молчанием, а громом своих стволов почтят память снайпера Ванина, павшего смертью храбрых…» Значит, не пал тогда Павел Егорович Ванин при переправе наших войск через Березину под городом Бобруйском. И мне, корреспонденту военной газеты, не следовало слепо доверяться молве, чтобы писать о снайпере Ванине, как о «павшем герое». Хотя, как было не доверяться? На войне каждую смерть печатью не засвидетельствуешь.
Значит, не погиб тогда Ванин. Вот он, живой. Видимо, был ранен, попал в госпиталь, а потом демобилизовался. Или, выздоровев, воевал где-то в другом месте. Во всяком случае, на нашем участке фронта мы о нем ничего больше не слышали.
— Здравствуйте, детишки, — сказал учитель Ванин.
Да, учитель. А кем он еще мог быть здесь, на уроке? Вот только «детишки»… Признаться, меня это смутило. Все другие говорят: «Здравствуйте, ребята».
Но еще больше смутил меня ответ «детишек».
— Здравствуйте, дяденька Павел!
Называть учителя дяденькой? Я сердито посмотрел вокруг. Класс сиял улыбками, как луг цветами. Я пожал плечами и хотел уже сесть, как дверь снова открылась, и в класс вошел седой… юноша. Не белобрысый, как можно было подумать с первого взгляда, а совершенно седой, какими бывают старики. Седой и… молодой. Но седыми не родятся. Седыми становятся в одно страшное мгновение. Значит, было в жизни вошедшего такое мгновение…
— Здравствуйте, ребята! — сказал седой.
— Здравствуйте! — отрепетированно ответил класс.
— Садитесь, — сказал седой, — начинаем урок русского языка. Его по обычаю проведет сегодня председатель нашего колхоза Павел Егорович.
И вдруг меня как озарило. Я догадался, о чем сейчас поведет речь снайпер Ванин. О том уроке, на котором он учил немцев русскому языку. Об этом уроке у нас на фронте гуляли легенды. Но сам Ванин не любил вспоминать о нем. Потому что, уча фашистов русскому языку, нарушил приказ и получил за это десять суток ареста.
…Я не был снайпером. Но мне, разведчику, часами приходилось лежать под огнем немецких снайперов. Лежишь в степной пыли и не того боишься, что сам пошевелиться можешь. Нет, самого тебя страх сковал намертво. Лежишь и мысленно заклинаешь все живое и неживое: чтобы ящерка тебя хвостом не осалила, чтобы ветерок не вздул дорожную пыльцу над тобой… Почудится фашистскому стрелку, что ты живой, и нет тебя, каюк. А так, вроде бы мертвый, ты для него не мишень…
Ладно, я пролежу сколько надо. Стемнеет, отползу к своим. Снайперу труднее. Ему не только от врага прятаться надо. Ему самому врага надо выслеживать.
У Павла Егоровича задача: выследить и уничтожить прибывшего в расположение вражеских войск гитлеровца в большом чине. Признак? По данным нашей разведки — единственный: черные, как у фюрера, усики, двумя кляксами под носом. Усики, правда, могут оказаться и у других. Но тут уж снайпер Ванин сам должен сообразить, в какие стрелять — в те, которым больше почета и уважения.