И тем не менее, все заметили, что Арман сел прямо напротив Желины.
Хочет, решила Клара, показать, что его не запугать.
Хочет, подумала Мирна, сам стать «щитом» для Рейн-Мари, кидавшей в его сторону суровые взгляды.
Чтобы, решил Оливье, не спускать глаз со своего обвинителя.
Потому что, подумала Рут, Зло, как считал Оден, неприметно и непременно человекообразно.
— Спит с нами в постели, — процитировала она тихо. — И ест за нашим столом.
Гамаш, сидевший рядом с ней, повернулся к старой поэтессе.
— А к Добру нас каждый раз что есть силы тянут за руку, — прошептал он ей. — Даже в конторах, где тяжким грузом почиют грехи[17].
Она пристально на него посмотрела, а застольная беседа, между тем, текла своим чередом.
— Знаешь, как оно заканчивается? — тихо спросила Рут.
— Вот это? — шепотом переспросил он, кивая в сторону Желины.
— Нет, стихотворение, болван.
Он поморщился и задумался на мгновение.
— Зло беспомощно, как нетерпеливый любовник, — сбивчиво начал он, силясь вспомнить. — И начинает свару, и преуспевает в скандале.
— И мы видим, как, не таясь, взаимоуничтожаются Добро и Зло, — продекламировала Рут. — Вот как оно заканчивается.
Долгое мгновение они смотрели друг на друга.
— Я знаю, что делаю, — уверил её Арман.
— А я могу распознать эпитафию, когда слышу таковую.
— Ты назвала кадетов кучкой ущербных. Ты правда так думаешь?
— Про них ничего не знаю, — сказала Рут. — Но точно знаю насчёт тебя. Бекончика?
Гамаш поднял пустую тарелку — Рут просила, не предлагала.
— У меня к тебе вопрос, Рут, — сказала Рейн-Мари с другого края стола. — Не могу найти в архиве ничего времен Великой войны. Не знаешь, что могло случиться с этими материалами? Там же должно быть много всего.
— Почему все думают, что я всё знаю?
— Мы так не думаем, — сказал Габри.
— Ну, про Стропила-для-Кровли я знаю. Никто кроме меня тут о них не знает.
— И что вы о них знаете? — спросил Поль Желина.
Рут его проигнорировала, лишь проворчала что-то, прозвучавшее как «говнюк». Мирна быстро заполнила образовавшуюся кавернозную тишину:
— Причина, по которой вы не можете их отыскать, потому что они уже не Стропила-для-Кровли. Название изменилось несколько лет назад.
— На какое?
— На Notre-Dame-de-Doleur, — сказал Габри.
— Богоматерь-в-Печали? — переспросил Желина.
Арман выпрямился на стуле.
— Или например Богоматерь-в-Горе.
— Там больше нет ничего, — сказала Рут. — Деревня вымерла.
— Не думаю, что название как-то поможет, — сказал Габри.
— Можешь показать её на карте? — попросил Гамаш.
— Ты что, не слушал меня, мисс Марпл? — возмутилась Рут. — Её на карте нет. Её вообще нет.
— Спасибо, что разъяснила, — сказал Арман с преувеличенной вежливостью. — Вот теперь я вполне усвоил. Но не могла бы ты показать, где эта деревня была?
— Могла бы.
— Давайте вернемся к архивам? — попросила Рейн-Мари. — Есть какие-то соображения, куда подевались все материалы по первой мировой?
— Знаешь, — медленно начала Мирна, — У меня есть мысль. Помните, несколько лет назад историческое общество устраивало специальную ретроспективу в Легионе в Сэн-Рэми?
— Точно, — подтвердила Клара. — В 2014-ом, приурочили к сотой годовщине начала войны.
— И где все материалы теперь? — спросил Оливье.
— Damnatio memoriae, — сказала Рейн-Мари.
Как и Три Сосны. Как Стропила-для-Кровли или Богоматерь-в-Печали, война, дабы положить конец всем войнам, была стерта из памяти.
Арман и Рейн-Мари после ужина отправились провожать Рут до дома. Для этого дела вызвались Оливье с Габри, но Гамашам требовался глоток свежего воздуха, и некоторое отдаление от Поля Желины. Оба надеялись, что к моменту их возвращения гость отправится спать.
Кадет Натэниел сидел на диване в гостиной Рут и читал. Он вздрогнул, как от удара под зад, услышав, как кто-то входит.
— Сэр, — проговорил он.
— Не обязательно звать меня «сэр», — заметила Рут. — Сядь.
Натэниел сел.
— Нет, я обращалась к ним, — Рут ткнула в Армана и Рейн-Мари, которые сообразительно поторопились сесть.
Рейн-Мари повернулась к Натэниелу:
— Что ты читаешь?
— Нашел книгу на столе.
Он показал обложку.
— У нас есть такая же, — заметил Арман.
— Не такая же, а именно эта, — констатировала Рейн-Мари. — Это она и есть.
— О...
— Идите сюда, — скомандовала Рут из кухни.
Все подчинились приказу.
Рут отыскала старую потрепанную карту местности и расправила её на своем белом пластиковом столе. Тут же, как всегда, лежал открытый и заполненный её каракулями блокнот, рядом с чашкой давно остывшего чая.