Распахнув дверь в коридор, она предложила ему покинуть помещение.
Пока они шли по коридору — он с одной стороны, она с другой, Бовуар размышлял, как много мадам Марку слышала. И была ли она секретарем Сержа ЛеДюка, до переворота и приезда коммандера Гамаша.
Глава 36
— Так это всё-таки были Стропила-для-Кровли, — сказал Жак, когда Натэниел с Амелией наконец подсели за их столик. — Кто бы мог подумать, что эта дырка в жопе когда-то там была.
— Верно, — согласилась Амелия. — Это было совсем не очевидно. Нам пришлось над этим поработать.
Она глянула на Жака, прежде чем принять от Оливье кружку горячего густого шоколада, увенчанную взбитыми сливками. — Merci.
Слегка оробевший от её вежливости, Оливье улыбнулся:
— De rien.
— И в итоге, всё, что вы нашли — пара вёдер с кленовым сиропом, — Жак протянул свою пустую кружку Оливье, тот принял её и удалился. — Отличная работа.
— С кленовым соком, — поправил его Натэниел.
Хуэйфэнь ранее наблюдала разговор между молодыми кадетами и старой поэтессой, и хотя не слышала, о чём говорилось, заметила, сколько внимания беседе уделила сумасшедшая старуха.
Уж точно, они обнаружили что-то большее, чем сок.
— Что вы нашли? — спросила она.
— Что тебе за дело? — спросила Амелия.
— Что нам за дело? — переспросила Хуэйфэнь. — Нас там, может быть, и не было, но работаем мы все вместе.
-Нет, не вместе, — сказал Натэниел. — Вы чуть не бросили меня на дороге. Сели в машину и готовы были уехать.
— Ничего подобного, — возразил Жак. — Я завёл мотор только для прогрева печки, и чтобы поторопить тебя.
— Я не просто там торчал, я искал Стропила-для-Кровли, а ты сдался, ленивое говно.
— Ты мелкий кусок дерьма! — Жак дернулся в сторону Натэниела, тот отклонился. Но Хуэйфэнь удержала Жака, взяв его за руку.
Амелия уловила едва заметный жест, и не в первый раз задалась вопросом — какую власть имеет эта миниатюрная женщина над этим крупным мужчиной. И не впервые подумала, какое влияние та оказывает на Жака.
Хуэйфэнь способна остановить его, но способна ли она побудить его к действию?
— Ты просто боишься сознаться, что был неправ, — сказала Амелия.
— Я ничего не боюсь, — зыркнул Жак на Амелию. — Сколько раз мне это доказывать?
— О, сейчас-то ты боишься, — тихо сказала Хуэйфэнь. — И раньше боялся. Как и все мы.
Дружеский смех и тепло бистро расстворились, когда четверо юных кадетов уставились друг на друга.
Потом хлопнула входная дверь, и все четверо вернулись к реальности — коммандер Гамаш и заместитель комиссара Желина вошли в бистро.
Потопали ногами, стряхнули снег с пальто, похлопали шапками о коленки. То была своеобразная квебекская джига, впитываемая с молоком матери.
Снегопад с наступлением ночи превратился в снег с дождём, и теперь стучал в окна бистро, скапливаясь сугробами на рамах переплётчатых окон.
Гамаш снял промокшее пальто, и, повесив его на вешалку у двери, огляделся, потёр руку об руку, чтобы согреться и впитать тепло от двух каминов, весело потрескивавших поленьями на противоположных концах бистро. В зале было на удивление много народа, для такой отвратительной ночи. Однако не хватало кое-кого из завсегдатаев.
Рейн-Мари, Клара, Мирна, Рут и Габри остались дома у Гамашей, возле гудящего в камине огня. Они пили красное вино и просматривали содержимое многочисленных коробок, обнаруженных ими в подвале Королевского канадского Легиона.
— Смотрите, — Клара держала фотографию. — Это мой дом, с задней стороны.
Она показала фото двух юношей в обмотках от колен до лодыжек. Униформа их была слишком тесной, а улыбки, как видела Клара, достаточно широкие.
Мальчишки стояли на деревенском лугу, а между ними — женщина фермерского вида в своём лучшем воскресном платье, неловкая, застенчивая и исполненная гордости, что по обе стороны от неё крепкие сыновья, обнимающие её за мягкие плечи.
— Посмотрите на сосны, — сказал Габри. — Они размером с этих мальчишек.
Направляясь к дому Гамашей, они как раз проходили мимо этих сосен, возвышающихся теперь над деревней. Крепких, стройных и всё еще подрастающих.
— Я думала, этим деревьям несколько сотен лет, — сказала Мирна. — Как Рут.
— Они и так там сотни лет, — сказала Рут. — Эти три сосны вроде как всегда росли на деревенском лугу.
Поэтесса говорила с такой уверенностью, что Мирна готова была поверить — Рут действительно несколько сотен лет. Укоренилась и промариновалась, как старая репа.