— Так это и есть мотив?
— Oui, — сказал Гамаш. — Думаю, что так.
Мадам Колдбрук поинтересовалась, погиб ли ЛеДюк во время игры. Нет. Он никогда не играл. И всё же именно игра погубила его. Его убили. Казнили. Не в процессе игры, но из-за неё.
— Кто бы ни убил его, он пытался переложить вину на вас, — заметил Бовуар. — Помещая отпечатки пальцев на револьвер. Словно это вы убили ЛеДюка. Это был Шарпантье?
Гамаш взглянул на кухонные часы. Полчетвертого утра.
— Нам нужно немного поспать, — сказал он. — Предстоит долгий трудный день.
Но Жан-Ги не смог уснуть. Лежал, уставившись в потолок. Гамаш спросил, мог ли Бовуар предположить подобное. И теперь Бовуар лежал и пытался представить, каково было кадетам. Они же не просто кадеты. Они чьи-то сыновья и дочери. Чьи-то дети.
Он представил своего собственного ребёнка в подобной ситуации — никого рядом, чтобы всё прекратить, чтобы защитить, помочь. И Жан-Ги начал понимать то мимолётное выражение свирепого удовлетворения на лице своего тестя.
Он вспомнил и ещё кое-что. Незаметное движение ноги Гамаша, когда тот задвигал что-то между креслом и стеной.
Так и не уснув, Жан-Ги поднялся и на носочках спустился в кухню. Включив лампу, он нашёл коробку и поднял её. Подержал в руках, глядя на крышку. На ней отпечатки. И принадлежат они только одному единственному человеку.
Гамашу.
Обувная коробка была не похожа на те, что принесли из исторического общества. В этой хранилось что-то очень личное — ответы на многие вопросы.
Бовуар вернул коробку на место.
Повернувшись, он чуть не рухнул в обморок. В дверях стоял Гамаш.
— Никто не говорил тебе, Жан-Ги, что при проведении скрытого обыска никогда нельзя зажигать свет?
— Я пропустил эти занятия.
Улыбнувшись, Гамаш шагнул к Жану-Ги. Взглянув на коробку на полу, он перевёл взгляд на зятя.
— Merci.
— Я не должен был даже помышлять заглядывать туда, — повинился Жан-Ги. — Простите.
— Non, не за что. Любопытство это так по-людски. А вот чтобы оставить всё как есть, нужны сверхчеловеческие способности. Спасибо, что уважаешь мою частную жизнь.
Арман Гамаш склонился, поднял старую коробку и протянул её зятю.
Потом, ни сказав больше ни слова, поднялся наверх, оставив Жана-Ги наедине с содержимым коробки.
Глава 39
Гамаш посмотрел каждому в глаза.
Натэниел, Хуэйфэнь, Жак. И наконец Амелия.
— Я всё знаю, — тихо сообщил он.
Жак, склонив голову, прищурился.
— Вы о чём?
— Я знаю, что происходило в комнатах ЛеДюка.
Повисла тишина. Кадеты сначала переглядывались, потом все разом повернулись к Хуэйфэнь.
— Чего? — с вызовом спросила она.
Жан-Ги Бовуар сидел на скамейке чуть в стороне. Первым делом, с утра, они позвали кадетов в часовню. Им нужно было побеседовать, и, желательно, в приватной обстановке. На нейтральной, мирной территории.
— Я давно знал, что Серж ЛеДюк взяточник, — сказал Гамаш. — Я вернулся из отставки, чтобы очистить Академию. И не только от коррупции. Квалификация новых агентов, пополняющих ряды Сюртэ, делала очевидным, что в школе происходит что-то очень неправильное. Технически они были подкованы, но при этом проявляли особую жестокость. Не все, естественно, но многие. Большинство. То есть, что-то пошло не так либо в процессе приема в Академию, либо в процессе подготовки агентов непосредственно. Или в обоих этих процессах.
Беседуя с кадетами, коммандер Гамаш наблюдал за ними. А они наблюдали за ним.
Если Гамаш с Бовуаром решили, что эти четверо тут же примутся каяться, то ошиблись. Заговор молчания был прочен, почти нерушим.
— Первое, что я предпринял — уволил большинство ваших преподавателей, заменив их специально приглашенными офицерами с реальным опытом расследования. Мужчинами и женщинами с чистой совестью, и знанием, что с властью приходит искушение. Искушение — настоящий бич агента Сюртэ, нанесённые самому себе раны.
Жану-Ги было слышно, как ребята часто задышали — как минимум одному кадету грозила гипервентиляция.
И всё же, все продолжали сидеть и молчать.
— Но я оставил ЛеДюка. Дюка.
— Зачем? — спросил Натэниел.
Посмотрев на побледневшего юношу, Гамаш постарался контролировать собственное дыхание. Он взглянул на свои крепко сцепленные руки.
ЛеДюк причинил немыслимый ущерб. Но и он, Гамаш, тоже.