— Всегда есть дорога обратно. Если у нас хватит мужества найти её и пойти по ней. Я прошу прощения. Я был неправ. Я не знаю. — Он снова сделал паузу. — Мне нужна помощь. Это указатели правильного направления.
Он снова улыбнулся, морщинки залегли глубже, глаза засияли.
— Вы необыкновенные и я очень горжусь всеми и каждым из вас по отдельности. Почту за честь, если мне доведется служить вместе с вами.
Повисла тишина, прервавшаяся аплодисментами. Весёлыми, громкими, радостными. В воздух полетели кепки, за ними последовали дружеские объятия, А Арман Гамаш стоял на трибуне и улыбался.
Под своими креслами выпускники обнаружили по скромному, упакованному в оберточную бумагу, свертку. Внутри две книги — Марк Аврелий «Медитации» и Рут Зардо «Я чувствую себя ОТЛИЧНО». Подарки от коммандера Гамаша и его супруги.
После церемонии кадеты потянулись к Гамашу — каждому не терпелось представить коммандеру своих родителей.
Рядом с Гамашем, всматриваясь в толпу, стоял верный Жан-Ги. Наконец он их заметил. Они прокладывали путь к Гамашу.
Бовуар шагнул было навстречу, но на его плечо тут же легла рука.
— Уверены? — спросил Жан-Ги.
— Уверен.
На самом деле Гамаш не выглядел уверенно. Он побледнел, потом на щеках вспыхнул лихорадочный румянец, словно его тело объявило само себе гражданскую войну.
Двое мужчин наблюдали, как Амелия Шоке пробирается сквозь толпу.
— Я могу их отвлечь, — шепотом предложил Жан-Ги. — Только слово скажите.
Но Гамаш молчал, широко распахнув глаза. Бовуар заметил тремор в его правой руке.
— Коммандер Гамаш, — проговорила Амелия. — Позвольте представить вам моего отца.
Человек был чуть старше Гамаша, лет на десять.
Месье Шоке несколько мгновений разглядывал коммандера, затем протянул ему руку.
— Вы перевернули жизнь моей дочери. Вернули её домой, к семье. Merci.
Последовала краткая пауза, пока Гамаш рассматривал протянутую ему руку, потом заглянул в глаза мужчине.
— Не за что, сэр, — ответил он и пожал руку месье Шоке.
Теперь настал черед Армана Гамаша стоять рядом с Жаном-Ги. Анни и Рейн-Мари расположились по другую сторону купели, между ними стоял священник.
Роль священника исполнял Габри, специально помазанный по такому случаю. Самим собой.
Облачённый в свою хоровую мантию, он держал в руках ребенка Анни и Жана-Ги.
— О, только не это! — послышалась молитва Оливье. — Дорогой Господь, не позволяй ему подняв дитя, запеть «Circle of Life». Пожалуйста!
Ребенок заорал в руках Габри.
— Это ещё ничего, — шептал Жан-Ги Арману. — Слышали бы вы его ночью.
— Да я и слушал. Всю ночь.
Жан-Ги гордо улыбнулся.
Габри воздел руки с малышом вверх, словно предлагал того собранию. — Воспоём!
— О нет, — выдохнул Оливье.
И Габри своим густым тенором затянул: «Круговорот жизни!» — и был тут же подхвачен хором прихожан, в том числе, сильным глубоким вокалом Оливье.
Жан-Ги посмотрел на своего сына и снова ощутил приступ любви, делающий его слабым и сильным одновременно. Он взглянул на тестя и заметил, что Арман перестал петь и просто смотрит, разинув рот, прямо перед собой.
— Что такое? — шепотом спросил Жан-Ги, проследив за его взглядом, направленным в заднюю часть часовни. — Кадеты?
Арман покачал головой.
— Non. Потом расскажу.
— Кто предстоит здесь за это дитя? — вопросил Габри, когда песня закончилась. Со своих мест поднялись Оливье и Клара.
— Не понимаю, почему они не предложили мне? — раздался ворчливый голос.
— Может потому что ты не вынесла бы такого долгого «предстояния», — ответила Мирна.
— Это тебя я не выношу, — буркнула Рут, с трудом поднимаясь.
Мирна собиралась упросить Рут снова сесть, но что-то в старой женщине её остановило. Поэтесса стояла, прямая и высокая, решительно смотрела вперёд. Даже Роза исполнилась достоинства, насколько это возможно утке.
Мирна тоже поднялась.
Затем месье Беливо, бакалейщик, поднялся на ноги. Как и Сара, хозяйка пекарни. Как и Доминик, и Марк, как и Святой Мудила. Поднялись и Билли Уильямс, и Жиль Сандон, и Изабель Лакост, и Адам Коэн, и Иветт Николь, и чета Брюнелей.
Жак и Хуэйфэнь, Натэниел и Амелия выступили вперёд.
Все собрание поднялось.
Жан-Ги взял своего крошку-сына на руки и развернул его личиком к мужчинам, женщинам и детям, пожелавшим стать его крёстными.
И тогда он прошептал сыну:
— Стань храбрым человеком в храброй стране, Оноре.