— На что вы там смотрели? — спросил Жан-Ги у Армана, когда они стояли на деревенском лугу и угощались гамбургерами, которые Оливье готовил на устроенном тут же огромном гриле.
Там же установили длинный стол с салатами, свежими булками и сыром. На другом краю луга стоял такой же стол со всеми видами тортов, пирогов и прочей выпечки. Пряниками, шоколадными печеньями, конфетами. И ребятишками.
Малышка Зора, взволнованная, подбежала к ногам деда, и, врезавшись в его колени, шлепнулась на траву. И тут же, задрав мордашку, с удивлением посмотрела на Гамаша.
Тот вручил свою тарелку Жану-Ги, поднял внучку на руки, поцеловал в щёчку. Её слезы тут же высохли, она засмеялась и снова умчалась прочь.
Бар устроили на крыльце Рут, сама хозяйка сидела в кресле-качалке, с Розой на коленях и тростью, которую держала на манер дробовика. Четверо кадетов, выпивая пиво, были увлечены беседой.
— О чём разговор? — поинтересовалась Клара, наливая себе джин-тоник.
— Рут сказала, что хочет название для своего коттеджа, — объяснил Натэниел. — Она попросила меня придумать какое-нибудь.
— Неужели? — спросила Мирна. — Попросила тебя?
— Ну, вернее, приказала, — сознался юноша. — И предупредила, чтобы я не облажался.
— И что ты придумал? — спросила Клара.
— Мы оставили два варианта, — сказала Хуэйфэнь. — Выбираем между «Коттеджем Роз»,-она показала на розовые кусты вокруг крыльца, — и «Ямой Отчаянья».
— Рискните, — смеясь, подбодрила их Клара. Они с Мирной пересекли пыльную дорожку и присоединились к Рейн-Мари и Анни. Та держала Оноре на руках и болтала с Габри.
— Прекрасная церемония, mon beau, — сказала Анни, поцеловав Габри в щёку.
— Merci. Меня слегка выбило из колеи, когда все поднялись, — признался он.
— Но ты быстро овладел собой, запев «Акуну Матату». Библия Короля Якова, если не ошибаюсь?
Габри склонился и зашептал Оноре:
— В сердце всегда должна быть песня.
— А в руке эклер, — добавила Мина, демонстрируя свой эклер.
— Мудрые слова, — согласилась Анни.
Она бросила взгляд через луг на мужа с отцом. Гамаш с Жаном-Ги возвращались в часовню.
Последовав за ними, женщины обнаружили двух мужчин стоящими напротив витража.
Рейн-Мари вложила руку в ладонь мужа, но тут же отдернула её.
— Ты весь липкий.
— Это всё Зора, — объяснил он.
— Кто бы сомневался, — сказала Рейн-Мари. — На что вы смотрите?
Арман смотрел на витраж. Не на юношу, который обычно привлекал его внимание, а на одного из младших мальчиков.
— Он куда-то показывает, — сказал Арман.
— Хм, — Жан-Ги подошел ближе. — Вы правы.
— На что? — спросила Рейн-Мари. — Может, на это?
Последовав в указанном пальцем мальчика направлении, она заметила изображенную в небе над полем битвы птичку.
— Или на дерево, — сказала Анни. Одинокая обгорелая сосёнка стояла в грязи.
— Я обратил внимание на жесть некоторое время назад, и подумал, что это просто художественный прием, — сказал Арман. — Но когда на крестинах стоял в передней части часовни, то понял, что солдат хочет от нас. Он указывает не на свой мир. Он указывает на наш.
Он повернулся и все повернулись вместе с ним.
— Вот на это.
Он не сказал им, что незадолго до смерти Мишель Бребёф использовал схожий жест. Показал на место над дверью своей комнаты в Академии, где в рамочке висела, как все думали, роза, но розой не являлась.
Арман опустил руку в карман и нащупал льняную ткань, и выпуклые вышитые буквы, пока остальные смотрели на притолоку над входом в церковь, где располагался витраж с единственной розой, которую они видели, кажется, сотни раз.
Они смотрели, смотрели.
И наконец…
— Мой Бог! — прошептала Рейн-Мари. — Это не просто окошко с розой. Это роза-компас. — Она снова развернулась к изображению солдатиков. — Он указывает на компас.
— Вообще-то на неё надо смотреть снаружи, — сказал Арман. — Именно по этой причине никто раньше ничего не замечал. Мы были всё время слишком близко. Я сам заметил только во время церемонии, когда стоял там.
Он шагнул на возвышение кафедры и все присоединились к нему.
Яркое июньское солнце пронизывало тысячи стеклянных кусочков витража, разбрызгивая вокруг пятна красного, розового и зелёного. Прямо в центре прохода, на старом сосновом полу часовни, солнечный свет образовал радостный, сложный рисунок пышной розы. С почти незаметными шипами.
Четыре конца света.
— Но он слегка наклонённый, — заметила Анни.
— Не наклонённый, — сказал Жан-Ги. — Он указующий.