Выбрать главу

В ту ночь Амелия нашла ответ на этот вопрос. Но не на Рю Сент-Катрин, в квартире своего единственного друга, гея из той же самой деревни, что и она. В Монреаль он прибыл год назад и теперь танцевал в мужском стрип-клубе. То была хорошая работа и он мог себе позволить свою квартирку.

— Чем, к хренам, ты занята?! — потребовал он ответа, протягивая ей косяк и устраиваясь рядом, пока она стучала по клавишам его ноутбука. — Ты гуглишь полицейских?

Амелия не отвечала.

К моменту возвращения домой у нее была стопка бумаги — условия поступления в различные полицейские школы. На следующий день, после ежедневной уборки, она села писать письма. К каждому приложила резюме.

Конечно, резюме были не во всём точны.

— Да никогда они тебя не примут, — уверял ее приятель. — Глянь на себя. Ты ж по ту сторону тюремной решетки. Таких как ты, они обычно арестовывают.

То была правда, и они оба дружно посмеялись. Но в отличие от своего приятеля, Амелия тешила себя надеждой, что сможет перебраться на другую сторону. Когда-нибудь стать такой же, в симпатичном костюме и с чистой головой. И с большими мужиками позади, не пялящимися на ее зад, а ожидающими ее приказов.

Может быть, ей удастся когда-нибудь заполучить власть. И пистолет.

А потом пошли отказы. Первым ей отказал полицейский колледж Монреаля. Затем колледж полиции Шербрука. Колледж городской полиции Квебека. И даже крохотный частный колледж, наверное, учрежденный в каком-нибудь амбаре в Ривьер-дю-Лу, отказался принять ее в свои ряды.

А Академия Сюртэ вообще не посчитала нужным ответить.

Амелия вернулась к помывке полов, к очистке сливных отверстий. Одной стылой ночью обнаружила себя на Сент-Катрин. И там, за углом стрип-клуба, она совершила все те вещи, которые клялась себе никогда не совершать. И ещё кое-что похуже.

На вырученные деньги купила кокаин. А потом героин.

За два дня у нее случилось два прихода. Это испугало ее, но цель была не в получении удовольствия. Целью было прекращение боли.

Еще разок, и не будет пути назад. Нет места, куда бы она могла вернуться, так или иначе. Пути вперед тоже нет.

А потом, с первым снегом, пришло письмо.

Академия Сюртэ приглашала ее на первый семестр. И приписка, что Амелия будет получать стипендию. За знание латыни.

Всё было оплачено.

— Futuis me, — пробормотала она, сидя на краю своей кровати, сжимая письмо и уставившись взглядом в пространство.

Она опустила письмо в карман и не расставалась с ним, пока чистила и мыла. Не решалась перечитать, боясь, что всё неправильно поняла. Наконец, в мужской душевой, она перечитала послание и, упав на колени, заплакала, а слёзы её текли в сливное отверстие.

* * *

И вот конец января. Она здесь. Играет сережкой в языке, скрестив на груди руки, и наблюдает за профессором из-под полуопущенных ресниц. Симулирует скуку, а сама внимает каждому слову. Каждому слову и каждому жесту.

Шустрый парень по соседству, с ярко-рыжими волосами и такой гомосексуальной энергией, что даже классная доска это почувствует, цыкает на нее.

— Хочешь такую же сережку? — подначивает она его на английском.

Когда он поворачивается к ней, красный как рак, Амелия задумывается: чего он стесняется больше — того, что он гей или что он англо.

Парень ей нравится. Он такой необычный, хотя изо всех сил старается быть как все.

— Туда смотри, — кивает она ему в сторону доски, чем злит еще больше.

Курс вел глава Академии собственной персоной, и было до сих пор не совсем ясно, о чем вообще этот курс. Очевидным было лишь, что это нечто малоприменимое на практике. Оружия в руках они пока не держали, хотя коммандер Гамаш несколько раз коснулся темы «прицельного слова».

— Я не чувствую, как прицельное слово бьет, — отвечал он на вопросы студентов о получении ими оружия. Голос профессора звучал глубоко и спокойно. — Мягкой пулею входит в тело моё.

Он улыбнулся им, а потом повернулся и написал фразу на доске.

Так было в первый день. И ежедневно он писал на доске новую фразу, стирая предыдущую. Кроме той, первой. Эта фраза оставалась на самом верху доски, она и сейчас была там.

Этот седеющий человек с задумчивым взглядом даже не предполагает, что цитирует стихотворение ее, Амелии, любимого поэта.

Меня повесили за то, что я жила одна,

За синий взор и смуглость кожи.

Амелия помнила все стихотворение наизусть. Лёжа в постели, она вспоминала его. И когда долбанная квартирная хозяйка испугала ее, внезапно открыв дверь тогда, в первый вечер, Амелия спрятала книгу под кровать.