— Согласна.
— Цитата взята отсюда, — сказал он. — Хочу, чтобы ты это взяла себе.
Она посмотрела на книгу в его руке.
Марк Аврелий. Она прочла название на потрепанной обложке — «Размышления».
— Нет, спасибо. Я уже уловила мэсседж.
— Возьми ее, пожалуйста — настаивал он. — Дарю.
— Прощальный подарок?
— Ты покидаешь нас?
— А разве нет?
— Я попросил тебя остаться, чтобы пригласить присоединиться ко мне и еще к некоторым выпить по бокалу у меня в комнате сегодня вечером.
Вот оно. Она может остаться, но у всего есть цена. Амелия могла угадать, кто будут эти «некоторые».
Так или иначе, ее заставят компенсировать стипендию. Она бросила книжку на стол. Амелия не желала иметь дела с этим человеком.
Коммандер Гамаш поднял книгу и вернул ее в портфель. Выходя из класса, он указал на цитату, написанную на самом верху классной доски.
Ту, что оставалась там неизменно, в то время пока остальные писались и стирались.
Это сказала какая-то буддистская монахиня. Другие кадеты над цитатой ржали, но Амелия записала ее. Это стали самые первые слова, записанные ею в самой первой ее тетрадке.
«Не доверяй всему, о чём думаешь».
Глава 7
В комнатах Академии, где останавливался коммандер Гамаш, теперь весело горел камин и освещал гостиную.
Обычно вечером он возвращался домой, в Три Сосны. Всего час езды, эта поездка всегда доставляла ему удовольствие. Но сегодня по прогнозу обещали метель, и Арман решил остаться на ночь в Академии. К нему приехала Рейн-Мари, прихватив с собой коробку с собственными бумагами и пакет в коричневой обертке.
— Новый стул? — Гамаш указал на пакет.
— Да ты детектив! — восхитилась Рейн-Мари. — Вообще-то это пони.
— Эх! — Гамаш разочарованно дернул сжатой в кулак рукой. — Это я и собирался сказать.
Жена засмеялась и проследила взглядом, как он шел по коридору, чтобы начать новый трудовой день.
Рейн-Мари проводила время за разбором архивных документов, пока Арман преподавал или занимался накопившимися административными делами. Бывший коммандер игнорировал бумажную работу, а у Сержа ЛеДюка, бывшего зама, была собственная повестка дня, по-видимому, не включавшая в себя нужды Академии.
Но сильнее всего Гамаш был занят работой с личным составом — оставшимися преподавателями и кадетами-старшекурсниками. Сказать, что они сопротивлялись нововведениям, было бы грубым преуменьшением.
Даже те, кто был счастлив увидеть старую гвардию, были поражены масштабами перемен.
— Может, стоит делать это помедленнее? — старался помочь Жан-Ги.
— Non, — ответил ему профессор Шарпантье. — Скоро сообщай дурные вести, и мало-помалу — добрые. Макиавелли.
Шарпантье был одним из приглашенных Гамашем профессоров и преподавал тактику, для него «Государь» Макиавелли являлась настольной книгой. По сути, это был не столько курс тактики, сколько курс манипуляции.
Бовуар взглянул на мальчишеского вида профессора с изрядной долей сомнения.
Шарпантье обильно потел, словно каждое слово вырывали у него силой. Юный, хрупкий и субтильный она часто колесил вокруг на кресле-каталке.
— Мы внесем изменения разом, быстро, — решил коммандер Гамаш, и назначил собрание для сотрудников, чтобы объявить о своем решении.
Так начался семестр, так началась борьба.
Прошла неделя, и пока все не вошло в ритм и ежедневную рутину, его авторитет подвергался сомнению ежедневно и ежечасно. Коммандера Гамаша воспринимали не как глоток свежего воздуха, а как своенравное и неразумное дитя, ломающее здание из кубиков, даже те, кто сознавал, насколько эти «кубики» прогнили.
— Дадим им время, — говорил Гамаш Жану-Ги в конце особенно трудного дня.
— Время, патрон, — Бовуар засовывал книги в сумку, — как раз то, чего у нас нет.
Это правда, подумал Гамаш. А Жану-Ги и половины правды не известно.
Но в тот вечер, в конце первой недели, надо было как-то разрядить напряженную атмосферу. Хотя бы попытаться.
Вернувшись в свои апартаменты, Арман сменил костюм на брюки, оксфордскую рубашку с открытым горлом и джемпер. Рейн-Мари была в кашемировом свитере с шелковым шарфом и в юбке чуть ниже колена.
Сидя на эймсовском стуле и отставив в сторону кружку с чаем, Арман потянулся за коричневым пакетом.
— Знаешь, что внутри?
— Нет, — ответила Рейн-Мари. — Оливье вручил мне его сегодня утром перед нашим отъездом. Сказал, что для тебя. Пожалуйста, не тряси.
Он всегда встряхивал посылки, по причине, которую она никак не могла понять. Конечно, не для того чтобы убедиться в отсутствии бомбы — в этом случае тряска не спасла бы, даже наоборот.