Рейн-Мари прыснула и тут же уткнулась носом в спину Армана, который внезапно остановился на пересечении тропинок, повороте к дому Мирны с мансардой над книжным магазином.
Они пожелали друг другу доброй ночи, но Арман продолжал стоять как вкопанный, уставившись на сосны с раскачивающимися от ветра рождественскими огоньками. Анри замер рядом, следя за хозяином и виляя хвостом в ожидании, что ему бросят снежок.
Рейн-Мари не стала обманывать ожидания овчарки, и пес с головой нырнул в сугроб.
— Пошли, — Рейн-Мари взяла мужа под руку. — Уже поздно, и холодно, и ты стал похож на снеговика. Посмотришь на сосны из окна гостиной.
Дойдя до тропинки к собственному дому, они расстались с остальными, но тут Арман снова притормозил.
— Оливье! — прокричал он в темноту и побежал обратно. — Могу я на время взять карту?
— Конечно. А что такое?
— Просто хочу кое-что проверить.
Оливье вынул карту из-под куртки.
— Merci, — поблагодарил его Арман. — Bonne nuit.
Рейн-Мари и Анри ждали его возвращения, невдалеке Габри медленно вёл Рут и Розу домой. Уже стоя на собственной тропинке, Рут повернулась и посмотрела на Армана. В свете фонаря над крыльцом она выглядела довольной.
— Ты спрашивал, зачем нарисовали эту карту? — прокричала она ему вслед. — Не лучше ли спросить, зачем её спрятали в стену?
На следующее утро Гамаш позвонил Жану-Ги и предложил пост своего заместителя в Академии.
— Я уже наточил свой карандаш, патрон, — ответил Жан-Ги. — Приготовил блокнот и зарядил свежими пулями пистолет.
— Не представляешь, каково мне, — сказала Гамаш. — Я поговорил с шефом-инспектором Лакост. Изабель отпустит тебя на семестр. И это пока всё, что у нас есть.
— Ладно, — заговорил Жан-Ги уже без доли юмора в голосе. — Сегодня днем я подъеду в Три Сосны и мы обсудим твои планы.
Добравшись до Гамашей и отряхнув снег с шапки и пальто, Жан-Ги обнаружил тестя в кабинете. Приготовив себе кофе, Бовуар присоединился к Арману. Вместо работы над учебной программой, чтением резюме сотрудников или, на крайний случай, кадетов, тот склонялся над старой картой.
— Почему ты так долго тянул с предложением мне должности?
Сняв очки, Гамаш посмотрел на младшего товарища.
— Я знал, что ты согласишься, а я совсем не уверен, что подобным предложением оказываю тебе услугу. В Академии бардак, Жан-Ги. А у тебя твоя собственная карьера. Не думаю, что став моим заместителем в Академии, ты сильно продвинешься по карьерной лестнице.
— Ты полагаешь, я так уж заинтересован в продвижении, патрон? — в голосе Бовуара послышалось раздражение. — Так плохо меня знаешь?
— Просто я очень беспокоюсь за тебя.
Бовуар глубоко вдохнул и выдохнул досаду
— Зачем тогда вообще сделал это предложение?
— Мне нужна помощь. Нужен ты. Один я не справлюсь. Мне нужен кто-то, кому я смогу полностью довериться. И потом, если я облажаюсь, то мне нужен козел отпущения.
Жан-Ги расхохотался.
— Всегда рад помочь, — он посмотрела на карту на столе. — Что у нас тут? Карта сокровищ?
— Нет, но в ней какая-то тайна, — Гамаш протянул карту Жан-Ги. — Посмотри сам, может, заметишь что-нибудь странное.
— Надеюсь, ответ тебе самому известен. Это какой-то тест? Если я разгадаю загадку, работа моя?
— Подобная работа вряд ли может считаться наградой.
Махнув рукой, Гамаш оставил Жана-Ги в кабинете наедине со старой потрепанной вещицей, заметив напоследок:
— Теперь это твоя работа, нравится тебе или нет.
Чуть позже, Жан-Ги присоединился к Гамашу и Рейн-Мари в гостиной лишь для того, чтобы повстречать там еще одно старое и потрепанное существо.
— Ну, остолоп, я слышала, Клюзо наконец-то предложил тебе стать его замом, — поприветствовала его Рут. — Всегда знала — ты рожден быть вторым номером.
— Мадам Зардо, — Жан-Ги постарался, чтобы ее имя прозвучала как имя викторианского медиума. — Вообще-то он попросил меня, а я согласился.
Бовуар уселся рядом с Рут на диван, и Роза тут же угнездилась у него на коленях.
— Нашел что-нибудь? — спросил его Гамаш. — Что-нибудь странное?
— Вот. Три сосны, — Бовуар обвел кончиком пальца нарисованные деревья. — Три Сосны. На остальных картах этой деревни нет, а на этой есть.
Он постучал пальцем по трем игривым соснам. И тут же еще одна вещь стала очевидна: все нарисованные пути, дорожки и тропинки вели сюда. Они проходили сквозь другие населенные пункты, но все, как одна, заканчивались у трех сосен.
Арман кивнул — острый ум Жана-Ги сумел вычленить из общей массы нарисованного на карте самое необычное. Это была не карта Трех Сосен. Эта карта рассказывала, как сюда попасть.
— Как странно, — прошептала Рейн-Мари.
— На самом деле странно не то, что деревня есть на этой карте, — заметил Жан-Ги. — А то, что ее нет ни на какой другой из карт. Даже на официальной карте Квебека. Почему бы это? Почему деревня пропала?
— Damnatio memoriae, — проговорила Рейн-Мари.
— Pardon? — посмотрел на нее зять.
— С этой фразой я сталкивалась лишь однажды, — стала объяснять Рейн-Мари. — Когда разбирала кое-какие старые документы. Фраза настолько необычная, что я ее запомнила. Дело, конечно же, в её парадоксальности.
Они смотрели на Рейн-Мари, не улавливая, в чем парадокс.
— Damnatio memoriae означает «проклятие памяти», — перевела та. — То есть что-то не просто забыто, а стёрто, изгнано из памяти.
Вчетвером они уставились на первую и единственную карту, изображавшую их маленькое сообщество, их деревеньку, какой та была, пока её не стерли, не изгнали со всех карт.
Глава 6
Амелия Шоке, скрестив руки на груди, откинулась на спинку стула. Убедившись, что рукава униформы достаточно высоко задраны, чтобы татуировки представали всеобщему обзору, она стала играть сережкой в проколотом языке, гоняя ее вверх-вниз, вверх-вниз — демонстрировала скуку.
Потом сползла на стуле еще ниже и стала изучать окружающую обстановку. Это она умела лучше всего — ни в чём не участвовать, но всегда пристально наблюдать.
В данный момент она наблюдала за мужчиной в передней часть классной комнаты. Он был крупным, но не толстым. Скорее, плотный, решила она для себя. Основательный. Достаточно старый, чтобы годиться ей в отцы, хотя ее настоящий отец гораздо старше.
Профессор был облачен в пиджак с галстуком и фланелевые брюки. Аккуратный, но не ханжа.
Опрятный.
С первокурсниками он говорил совсем не менторским тоном, как большинство других профессоров. Так он выражал свою позицию — студенты вольны принимать или не принимать сказанное им. Это их выбор.
Она снова брякнула сережкой об зубы — девушка спереди оглянулась и кинула на нее уничижительный взгляд.
Амелия фыркнула и расплылась в улыбке. Девушка вернулась к своим записям, без сомнения фиксируя за профессором каждое слово.
За неделю, с начала семестра, Амелия написала в своем новеньком блокноте всего несколько предложений. По правде говоря, её до сих пор удивлял сам факт, что её вообще приняли в Академию.
Она появилась здесь в первый день и ждала, что ее выгонят. Скажут, что это чья-то ошибка, и ей тут не место. Но её всё не гнали, и тогда она стала ждать, что ее попросят избавиться от пирсинга. Не только от сережки в языке, но и от тех сережек, что в носу, в губе, на брови, в щеке. От многочисленных колечек в ухе. Узнай кто о других сережках, невидимых, незамедлительно заставил бы избавиться и от них.
За несколько недель до начала учебы она ожидала письма, где говорилось бы о неприемлемости татуировок и яркой окраски волос.
Но получила она лишь конверт со списком литературы и пакет.
Когда посылку вручили, Амелия затворила дверь своего номера в меблированных комнатах, и, прочитав письмо, вскрыла пакет.
Внутри лежала аккуратно свернутая униформа. Новая, не ношенная. Амелия прижала ее к лицу и вдохнула.