Изабель Лакост продолжала смотреть на Бребёфа, ее команда в полной готовности стояла за её спиной.
Те, кто знал этого человека, каким он был когда-то, смотрели на него с явным любопытством.
Бребёф расправил плечи, но от этого стал почему-то еще более жалким. И тут Лакост посетила мысль — а что, если он знает о произведенном эффекте. И И сознательно его добивался.
Цель была очевидна.
Легко не считаться с теми, кто выглядит жалко. Не принимать их всерьез, и уж конечно не видеть в них угрозы. Возникало инстинктивное желание покинуть их компанию. Жалкие люди являлись природным магнитом для невзгод. Встанешь с таким рядом — в тебя тоже отрекошетит. Сопутствующий ущерб.
— Я стою тут на случай, если ему понадобиться что-нибудь ещё, — заявил Бребёф.
В момент, прямо на её глазах, Мишель Бребёф превратился в нечто совсем иное. Тут стоял не опозоренный человек, а некогда любимая старая дворняжка, ожидающая внимания хозяина. Улыбки, дружеского похлопывания по загривку. Или даже пинка.
Чего-нибудь.
Бребёф очень ловко строил из себя верного слугу, а Гамаша представил жестоким господином. С ней этот номер не пройдёт. Она знала правду. Но боялась, что некоторые могут поверить.
— А это что? — указала она на поднос с тостами и осколками.
— Тело нашел кадет, — сказал Бовуар, шагнув вперед. — Он и уронил поднос. Мы оставили всё, как было.
— Я возьму образцы, — сказал один из криминалистов, второй стал искать отпечатки и следы ДНК на дверной ручке, третий принялся фотографировать. А Лакост задумалась над трансформацией, произошедшей с Мишелем Бребёфом.
Леопард не может сбросить свои пятна, но бывший суперинтендант Сюртэ никогда не был леопардом. Он был и остается хамелеоном.
Когда дали команду «всё чисто», она шагнула через порог, с облегчением покидая его. Мертвое тело было предпочтительнее живого Бребёфа.
Она готовилась к тому, что увидит, но насильственная смерть все еще изумляли Изабель Лакост. Смерть эта явилась неожиданной, очевидно, и для Сержа ЛеДюка.
Глава 12
— Местный врач подтвердил факт смерти, — сообщил Гамаш, отойдя в сторону, не мешая криминалистам приступить к работе.
— Предполагаю, причина очевидна, — заметила Лакост.
Она встала рядом с бывшим шефом. По другую сторону от Гамаша стоял Бовуар. Было так естественно стоять бок о бок с Арманом Гамашем. Присутствовало чувство безопасности. Хотя теперь это можно было назвать ностальгией. Что-то сродни возвращению в дом своего детства.
Гамаш просто кивнул.
— Конечно, нужно дождаться коронера, которая назовёт официальную причину смерти, но да, — сказал Бовуар, смотря на Сержа ЛеДюка. — Тут сложно ошибиться.
— Когда его последний раз видели живым? — спросила шеф-инспектор Лакост.
— Он был на ужине в столовой, — сказал коммандер Гамаш. — Это последний раз, когда я его видел.
— И я, — согласился с ним Бовуар. — Где-то около восьми вечера.
Они осмотрелись — никаких свидетельств того, что ЛеДюк принимал гостей накануне вечером.
Ни Гамаш, ни Бовуар никогда не были в этих комнатах, на личной территории Дюка.
Комнаты находились на том же этаже, что и апартаменты коммандера, но были их зеркальным отражением. Из гостиной дверь вела в спальню с ванной. Но в то время как Гамаши обставили свои комнаты в стиле модерн, соответствовавшем всему зданию и попытались сделать их уютными, эта комната была плотно меблирована и выглядела душной.
Тяжелая викторианская обстановка. Темные деревянные панели, массивный конского волоса диван, обитый темно-пурпурным потертым бархатом. Выглядело претенциозно и одновременно немного женственно. И очень контрастировало с простым, аскетическим миром, существующим за пределами этой двери.
Словно они оказались в будуаре, или среди театральных декораций.
И все же у Гамаша не было ощущения, что это постановка. Обстановка просто отражала суть человека, в ней живущего. По крайней мере, какую-то составляющую этого человека. Большая часть мебели, предположил Гамаш, досталась в наследство, передаваясь из поколения в поколение.
Серж ЛеДюк окружил себя традицией. Даже нарушая правило за правилом.
Так, викторианцы благоговели перед образом Великого Человека. Единственным исключительным индивидуумом, к которому обычные правила не применимы. Великие люди правят, остальные должны почитать их. ЛеДюк жил, руководствуясь этим правилом.
— Каким он был человеком? — спросила Лакост.
— Попробуй предположить, — предложил ей Гамаш. — Суди по тому, что видишь.
— Капризным, — тут же ответила она. — Жестким. Возможно, педантичным и официозным.
Она взглянула на мертвого человека, так и не успевшего переодеться в домашнее. Пиджак и галстук. Опрятные. В отличие от того, что располапгалось выше воротничка.
— Я права?
— Инспектор Бовуар, как бы вы описали Сержа ЛеДюка?
— Жестокий и задиристый, — ответил Бовуар. — Хитрый, но глупый. Хорёк и крыса.
— Охотник и жертва в одном лице. Неудобная позиция, — заметил Гамаш, посмотрев вокруг.
— Я предполагал, у него будет много кожаных кресел, — добавил Бовуар. — И рога по стенам. А совсем не вот это вот.
— Всё думаю, был ли он счастлив, входя сюда, — проговорил Гамаш. — Вне этих комнат он был несчастен.
— Ну, с тех пор, как тут появились вы — вряд ли счастлив, — сказал Бовуар.
Изабель Лакост слушала с интересом.
— Это не самоубийство, — сказала она. — Входное отверстие от пули в правом виске, а пистолет с левой стороны тела. С чего бы это? Это его оружие?
— Не знаю, — сказал Гамаш. — Я распорядился, чтобы в Академии не было огнестрельного, кроме того, что заперто в оружейной.
— У него был ключ?
— Был, когда он был заместителем коммандера. Но я забрал ключ и сменил замки. Теперь ключ есть у меня и у инструктора по стрельбе. И чтобы открыть оружейную, нужны оба.
— Есть предположения — кто это сделал?
— Он был противоречивой фигурой, — сказал Гамаш, после секундного раздумья. — Некоторые им восхищались. Но большинство из них уволено. Основная часть старшеклассников смотрела ему в рот. Скорее из страха, чем из уважения. Эта комната вроде бы принадлежит викторианскому джентльмену, но сам Дюк был словно из средневековья. Он верил в скорое и жестокое наказание и возможность выковывать молодежь при помощи побоев, словно те были болванками.
Изабель Лакост все свое внимание обратила к Гамашу, человеку — полной противоположности тому, кого он только что описал.
— Вы его не любили?
— Нет, не любил. Но ты же не думаешь…- Он указал в сторону тела.
— Я просто спросила. Обдумывать буду позже.
Он улыбнулся.
— Я его не любил и не доверял ему.
— Тогда почему…
— Оставил его? Ты далеко не первая, кто интересуется.
— И каков ответ?
— Чтобы он был под присмотром. До тебя доходили слухи о взяточничестве, незаконных сделках и даже об отмывании денег, слухи, связанные с присуждением права на заключение контракта по этому зданию?
— Да, но без подробностей.
— Потому что нет подробностей. Просто ворох подозрений. Никаких прямых улик, только косвенные.
— И вы пытались собрать доказательства? — спросила она. — А он был в курсе?
— Да, я постарался донести до него. Когда я встречался с ним перед началом занятий, я показал ему всё, что у меня на него есть.
— Зачем?! — в унисон пораженно проговорили Лакост с Бовуаром.
— Чтобы шокировать его.
— Ага, лично меня эта новость только что шокировала, — сказал Бовуар, обращаясь к Лакост.
— Расследуя коррупцию в Сюртэ, я все время находил связь со странными делами в Академии, — сказал Гамаш, понизив голос, чтобы никто больше не смог услышать. — Но еще более смущающим, чем предположение о коррупции в Академии, стало поведение недавних выпускников. Вы должны были заметить.
Лакост и Бовуар оба кивнули.