— Они жестокие, — сказала Лакост. — Ни одного не возьму к себе в департамент.
— Пересмотри свое решение, пожалуйста, Изабель, — попросил Гамаш. — Им нужны достойные образцы для подражания.
— Они непорядочные, — сказала она. — Самое верное для них слово. Но я обдумаю ваше предложение. За этим вы пришли в Академию?
Он кивнул.
— Какой будет Академия, такой станет и Сюртэ. Я хотел выяснить, почему так много выпускников Академии пропитаны жестокостью. Хотел это остановить.
— Удается?
Он вздохнул:
— Нет. Пока, по крайней мере. Но я знаю, что Серж ЛеДюк находился в эпицентре всего, что тут происходило.
— Вы зовете его Дюком, — заметила Лакост. — Почему?
— Это прозвище ему дали кадеты, — ответил Бовуар. — Производное от его фамилии, понятно. Ему, похоже, нравилось.
— Не удивлена, — сказала Лакост. — Значит, вы показали Дюку все, что накопали на него?
— Да. Мне необходимо было его встряхнуть. Продемонстрировать ему, как близко я подобрался. Заставить его поступить как-нибудь глупо.
— А он?
— Думаю, он совершил кое-что опрометчиво, — сказал Гамаш, смотря на тело на полу. — И так же опрометчиво поступил кто-то еще.
Взгляд Лакост сместился на пистолет.
— Странный выбор оружия. Вижу, что он не может быть взят из оружейной. Вы там подобного не держите, так?
— Даже для занятий по истории. У нас лишь оружие для тренировки. То, которое кадеты позже используют в работе. В Сюртэ не имели дела с подобным оружием уже несколько десятков лет.
Лакост склонилась, чтобы внимательнее рассмотреть пистолет.
— Никогда не видела таких близко. Револьвер. Его еще называют шестизарядником, не так ли?
— Oui, — подтвердил присоединившийся к ней Бовуар.
Она склонилась ниже.
— В барабане всё ещё пять пуль.
Лакост обвела взглядом комнату — некоторые из ее команды изучали брызги крови. Пытались отыскать шестую пулю.
— По пути сюда я пыталась понять, почему никто не слышал выстрела. Теперь я знаю. — Она указала на револьвер кончиком карандаша. — Использовался глушитель.
Лакост выпрямилась, но Бовуар так и остался сидеть на корточках.
— Я думал, на револьверах нельзя использовать глушитель, — сознался он.
— Глушители можно прикрутить к чему угодно, но обычно они не эффективны на револьверах, — сказал Гамаш.
— Кадет, обнаруживший тело, — сказала Лакост. — Где он?
— У меня, — ответил Гамаш. — С одним из преподавателей. Натэниел Смит, первокурсник. Хочешь с ним поговорить?
— Не мешало бы, — Лакост обернулась к Жану-Ги Бовуару, тот всё ещё смотрел на пистолет. Потом Бовуар поднялся и повернулся к ней.
— Пытаешься решить, позвать ли меня с собой? — спросил он ее. — Я под подозрением?
— Oui. Как и коммандер Гамаш. По крайней мере, на данный момент.
Гамаша, казалось, совершенно не тронуло ее заявление. Он сам ранее пришел к такому же выводу.
Арман всё еще был в халате и тапочках, со спутанными после сна волосами, небритый.
Лакост задалась вопросом, знает ли он, как выглядит. Но, похоже, это не имело значения.
— Я хотела бы, чтобы вы присоединились ко мне, инспектор, — обратилась она к Бовуару, потом повернулась к Гамашу. — Отведите нас к студенту, пожалуйста.
— Конечно, шеф-инспектор, — сказал Гамаш, провожая ее к двери. Следом за ними отправился Бовуар. Едва они оказались в холле, манера их общения стала менее официальной.
Они шли по коридорам Академии, и у Изабель Лакост возникло странное ощущение, что они остаются на месте. За очередным углом их ожидал холл, выглядевший в точности так же, как тот, который они только что покинули.
Прежняя Академия, где она училась, состояла из путаницы узких коридоров, с портретами по стенам, вымпелами и спортивными трофеями, завоеванными предыдущими поколениями кадетов, с потемневшими деревянными лестницами и потертыми коврами, заглушающими крики, смех и разговоры студентов. Среди студентов ходили слухи, что раньше здесь была психиатрическая лечебница. В это легко верилось. Это был одновременно и приют, и тюрьма для душевнобольных.
Ей понадобилось почти три года, чтобы научиться самостоятельно находить путь в дамскую комнату, и у нее лично возникали подозрения, что местоположение женской ванной то и дело меняли, в знак протеста, что имеют только одну.
Но новая Академия была не менее запутанной, на свой собственный манер, из-за полного отсутствия каких-либо характерных отличий и ориентиров.
— У профессора ЛеДюка была семья? — спросила она у Гамаша.
— Мне об этом неизвестно, но я загляну в его личное дело. Если имеется семья, ты сама сообщишь им, или это сделать мне?
Они подошли к комнатам коммандера, хотя дверь выглядела в точности так же, как любая из без малого двадцати других дверей, которые они миновали. Ей показалось интересным, что апартаменты Гамашей были расположены как можно дальше от комнат ЛеДюка.
Интересно, чьё это было решение.
— А сами вы как предпочитаете? — поинтересовалась она.
— Я хотел бы сделать это сам, если ты не возражаешь, — ответил Гамаш. — Он работал у меня и находился под моей ответственностью.
Она кивнула.
— И у вас ни единого предположения, кто мог его убить? — нажимала Лакост, переводя взгляд с одного на другого.
— Non, — отвечали оба, но когда Гамаш потянулся к дверной ручке, она остановила его.
— Но есть что-то? — произнесла она, изучающее смотря на Гамаша.
Как же отлично она знает это лицо, эти манеры. Его способность скрывать свои мысли и чувства за стеной спокойствия. Вот и сейчас. Отнюдь не выражение его лица заставило Лакост сделать паузу, скорее его предыдущие действия.
— Зачем вы остались в его комнате? — спросила она. — Почему бы не уйти, закрыв дверь, как только подтвердился факт смерти?
Жан-Ги задавал себе тот же вопрос и ждал, когда окажется с Гамашем наедине. Но Изабель успела первой, и он почувствовал одновременно гордость за нее и досаду.
Он принимал участие в ее обучении. Не слишком ли хорошо он сделал свою работу?
— Не хотел оставлять его одного. Серж ЛеДюк, может быть, и не был хорошим человеком, и уж точно не был мне другом. Но он заслуживает толику приличного отношения.
Лакост секунду изучающее смотрела на него. Подобные вещи, должна была признать она, очень характерны для Гамаша. И всё же…
— И вы полагаете, что он бы предпочел, чтобы вы видели его в подобной кондиции, вместо того, чтобы просто уйти и оставить его с миром?
Это было резкое высказывание, Изабель осознавала это. Но будь на месте Гамаша кто угодно, она все равно должна была задать этот вопрос. И получить на него ответ.
— Да, я так думаю, — просто ответил он. — И я не смотрел на его тело.
— Тогда чем же вы были заняты? — продолжала спрашивать она.
Гамаш склонил голову и пристально посмотрел на Изабель.
— Я рассматривал детали обстановки, — улыбнулся он. — Опыт никуда не денешь.
Затем улыбка его потухла, и лицо сделалось суровым.
— Ты глава убойного, и я уважаю это. Но тут коммандер я, и под этой крышей ответственность за всё и всех лежит именно на мне. Человек не просто умер, его убили. И да, я предпочитаю использовать собственный опыт. Тебе это не нравится?
— Именно так, сэр. И вам это известно. Такое непозволительно никому. И вы, как никто другой, знаете, насколько важно держать улики на месте преступления в нетронутом состоянии.
— Знаю. Поэтому ничего и не трогал. Я лишь смотрел и дышал.
Он говорил с ней резко. Не для того, чтобы поставить на место, но чтобы слегка охладить ее пыл.
— Сожалею, если мои действия вас расстроили, шеф-инспектор. Я просто пытался помочь, — тут голос его потеплел. — Ты правда думаешь, что я убил Сержа ЛеДюка?
Изабель Лакост заметно успокоилась.
— Нет, я так не думаю.
— Хорошо, — улыбнулся он. — Не хотел бы я, чтобы ты висела у меня на хвосте.