— Но я ушёл, помните? — продолжил Гамаш. — Перегорел.
— Вы снова вернулись. Восстали из пепла и готовы отомстить.
— Non, — возразил Гамаш. — Никакой мести.
— Служение. Честь. Правосудие, — проговорил Шарпантье. — Вопреки всему, что с вами случилось?
— Благодаря этому. В убеждениях по расчету мало пользы, не так ли?
— Зачем вы здесь? — задал вопрос Шарпантье.
— В этой комнате? Просто поговорить.
Хуго Шарпантье посмотрел на закрытую дверь и попытался подняться из кресла.
— Что там происходит?
— Ничего, что могло бы вас расстроить, Хуго. Пожалуйста, не вставайте.
Шарпантье ещё раз посмотрел в сторону двери и сел.
— Очередной отвлекающий маневр, месье? — устало спросил он.
— Зависит от того, куда вы движетесь, — ответил Гамаш. — Я тут не для того, чтобы беседовать с вами о коррумпированности Сержа ЛеДюка. Я здесь, чтобы поговорить о его убийстве.
— Эти моменты связаны, non?
— Взяточничество Сержа ЛеДюка вышло далеко за рамки его этики. И стало превыше денег. Само его существо стало коррумпированным, извращенным, — Гамаш склонился близко к Шарпантье, нарушая его личное пространство, и прошептал: — «Он плакать их заранее заставил». Кто-то узнал. И убил его.
— Думаете, коммандер расскажет всем? — спросила Хуэйфэнь. — О том, что мы делали?
— А это важно? — спросила Амелия.
— Для тебя, может, и нет, — сказала Хуэйфэнь. — Ты и тка аутсайдер. А для Жака это важно.
— Почему?
— Тебе не понять, — ответила Хуэйфэнь. — Жак создан для того, чтобы им восхищались. Сильный лидер. Герой.
— Староста кадетов, — добавил Натэниел.
— Oui. Но если всплывёт, что мы позволяли ЛеДюку с собой делать, это его уничтожит. Никто не поймёт. Все решат, что мы трусливые и глупые. Станут смотреть на нас, как на уродцев. Он скорее умрёт, чем позволит такому произойти.
— Ты ведь шутишь? — спросил Натэниел. — Это просто такая фигура речи, да?
— Херов ЛеДюк отлично знал, каков Жак, — выругалась Хуэйфэнь, быстро выходя из читального зала. — И использовал это знание против него. Подпитывал эту потребность в Жаке. Пока Жак не стал готов на всё, чтобы удержаться на пьедестале. Превратился в то, во что желал ЛеДюк.
— Ты его ненавидела, — сказала Амелия, которой пришлось почти бежать, чтобы успеть за Хуэйфэнь. — ЛеДюка.
— Конечно, я его ненавидела. Как и ты. Но чувства Жака к нему сложнее.
Натэниел подскочил, схватил её за руку, заставив остановиться посреди коридора, по котрому сновали студенты, перемещаясь из класса в класс.
— Что? Расскажи нам!
— Вы же всё видели, разве нет? — сказала Хуэйфэнь. — Жак с Дюком были близки.
— Да, мы это знали.
— Нет. Очень близки. Как отец и сын. Он верил всему, сказанному Дюком. Он принимал всё им сказанное или сделанное, верил ЛеДюку, когда тот говорил, что это для его же пользы. Жак верил ему беззаветно.
— Какой отец сотворит такое с собственным сыном? — сказал Натэниел.
— Приставит дуло к виску и нажмет на курок? — уточнила Хуэйфэнь. — Что касается ЛеДюка, то для него это никогда не было связано с любовью. Он просто пользовался властью. Для вас всё длилось несколько месяцев, Жак жил с этим три года.
— Как и ты, — заметила Амелия.
— Поверь мне, я облажалась, но это несравнимо с тем, как оболванили Жака. Я всегда воспринимала Дюка чокнутым. Я участвовала в этом вынужденно. А Жак — по собственному выбору. Может не с самого начала, но ко второму курсу ЛеДюк мог заставить его сделать всё что угодно. И если бы он приказал Жаку убить другого кадета, тот наверняка бы убил.
— Ты правда в это веришь? — спросила Амелия.
Сжав губы, Хуэйфэнь кивнула.
— И теперь, когда ЛеДюка больше нет? — спросила Амелия.
Хотя ответ она знала.
Жак потерял ориентиры, запутался. Пропала направляющая рука. И Жак потерял себя.
— Хотела бы я, чтобы вы знали его раньше. Он был таким… — Хуэйфэнь стала подбирать слово. — Славным. Умным и веселым. Милым. Настоящим лидером. Дюк разглядел в нём это, и разрушил. Просто потому что мог себе это позволить.
Хуэйфэнь говорила с такой горечью, Амелия с Натэниелом переглянулись.
Глава 41
— Входи, — Бребёф шагнул в сторону.
— Ты совсем не удивлён, Мишель, — заметил Гамаш.
После беседы с Шарпантье — основным протеже Мишеля Бребёфа, и, возможно, его самым большим наставническим достижением — он сразу направился сюда.
— Я не ждал именно тебя, но вместе с тем, я не удивлён, — ответил Бребёф, жестом приглашая Гамаша сесть.
Арман Гамаш быстро оглядел комнату, внимательно рассматривая детали. За то время, что Бребёф прожил в Академии, Арман ни разу у него не был.
Его удивило, как много тут знакомых ему вещей. Фото семьи в рамке. Пара картин, когда-то висевших в доме Бребёфов.
Мишель захватил сюда и своё любимое кресло. Которое и предложил Гамашу. Гамаш сел, Бребёф уселся напротив.
— Что я могу для тебя сделать, Арман?
— Ты должен был догадаться, что я обо всём узнаю.
— Ах, — Бребёф вздохнул. — Вот ты о чём.
Он заставил себя улыбнуться, улыбка вышла тоскливой. Стал разглядывать гостя.
— Возможно, я всегда недооценивал тебя, Арман. Я любил тебя и восхищался тобой, но в то же время, я всегда воспринимал тебя как мальчишку. Смешно, правда? После всего, через что мы прошли. Я видел, как ты едешь в Кембридж, как женишься, как становишься отцом, потом старшим офицером Сюртэ, и всё равно, где-то в глубине души всегда думал о тебе, как о мальчике, потерявшем родителей. О мальчике, которого мне нужно защищать.
— Ты давным-давно предал меня, Мишель. По твоей вине меня чуть не убили.
— Я не желал этого.
— Правда? Преподаватель тактики никогда не подозревал о подобном исходе?
— То была ошибка, — сознался Бребёф.
— А убийство ЛеДюка тоже ошибка?
Бребёф, не отрывая глаз от Армана, медленно покачал головой.
— Non. Убийство преднамеренно. Я знал, что дойдёт до убийства, с первого дня своего тут появления. Тогда я обнаружил две вещи.
— Oui?
Гамаш понимал, что с ним играют, его ведут. Ведут или сбивают с пути, как сказал бы Шарпантье. Но узнать он должен.
— Серж ЛеДюк был глупцом, — сказал Бребёф. — Человеком, которым управляло испорченное эго. Но, в то же время, человеком он был влиятельным, надо отдать ему должное. Харизматичная личность. Глупость в сочетании с силой. Опасное сочетание, мы столько раз в этом убеждались, да, Арман? Особенно когда дело касается юных и ранимых. Он бы мог стать предводителем секты, если бы не попал в Сюртэ, а закончил тут, в Академии. Да, фактически, он и превратил Академию в своего рода секту?
Гамаш слушал, но никак не выражал согласия или несогласия. Внимательно слушал Бребёфа, он тратил большую часть своей воли на то, чтобы не поддаваться его влиянию.
— После той первой вечеринки в твоих комнатах, Серж ЛеДюк решил сделаться моим лучшим другом. Дружба, основанная на ненависти к тебе. Он решил, что у нас с ним это общее. Он понятия не имел о глубине моих к тебе чувств.
Мишель Бребёф смотрел на Армана с неприкрытой нежностью.
Но что же, спросил себя Арман, эта нежность собой прикрывает? Что там, в тех глубинах, скрывается, треща хвостом, как гремучая змея?
— И, при этом, ты кучу времени проводил в обществе ЛеДюка. Объяснял это одиночеством.
— Отчасти так и было, — сознался Бребёф. — И, может быть, меня привлекало его откровенное мною восхищение — то, чего я не видел ни от кого долгое время.
На лице Бребёфа появилась такая знакомая Гамашу озорная улыбка. Этого человека он знал дольше, чем кого бы то ни было на земле. Этого человека, этого мальчишку, он любил несколько десятков лет.
И, несмотря на всё, что потом случилось, он по-прежнему чувствовал эту связь. Словно Мишель внедрился в ДНК Армана. Их совместное детство вплавилось в память Гамаша. Потери, но тут же и смех, и веселье, вопиющая свобода, дружба. Дружба. Дружба. Они были братьями по оружию, штурмующими замок.