— Только вчера узнал. Должен был узнать раньше, но честно — мне никогда бы не пришло в голову, что кто-то может вытворять нечто подобное с кадетами. Даже такой садист как ЛеДюк. Но это полностью объяснило наличие револьвера и специально изготовленного к нему глушителя.
— Поместите единственную пулю в барабан и крутните, — сказал Мишель. — Для этого нужен именно револьвер. Когда этот гнусный мелкий человечишко сознался во всём, при этом постоянно улыбаясь, я понял, какова твоя миссия здесь.
— Моя? — спросил Арман, удивившись тому, куда повернул разговор.
— Я знал, что ты планируешь. Ты появился в Академии, чтобы избавиться от Сержа ЛеДюка. Ты уволил всех остальных преподавателей-взяточников, а его оставил. Зачем, спросил я себя. Затем, что у тебя на него особые планы. Что-то более основательное. Такое, после чего он уже никому никогда не навредит.
— Но я тебе уже сказал, что не знал про русскую рулетку, — сказал Арман. — Хотел бы я знать. Хотел бы, чтобы им не пришлось терпеть этот кошмар на протяжении месяцев моего бездействия.
— Ты бы всё равно узнал. Ты же под него копал. Пытался что-то на него нарыть. А когда бы докопался до настоящего ужаса, затмевающего даже его продажность, тогда что? Что бы ты предпринял?
Арман молчал.
— Ты должен был бы противостоять ему и в итоге его убить. Должен был, чтобы спасти кадетов.
— Я мог арестовать его.
— За что? Он никогда бы не сознался, и он так запутал этих несчастных ребят, что они потерялись, не отличая верх от низа. О русской рулетке они бы никогда не рассказали. Нет, пока Дюк был жив.
Бребёф наблюдал за Арманом и видел его внутреннюю борьбу. Заговорил тише, мягче. Почти зашептал:
— Он должен был умереть. Его надо было убить. Ты, конечно, пытался найти другое решение, как и я. Но в итоге понял бы, что нет выбора. Ты бы отправился к нему однажды вечером, попросил бы показать револьвер. Ты бы взял револьвер, зарядил его шестью патронами, и он, озадаченно наблюдая за тобой, попытался бы объяснить, что ты должен использовать только одну пулю. А потом ты бы приставил дуло к его виску. И когда до него наконец дошло бы, что сейчас произойдёт, и он бы заныл, прося сохранить ему жизнь, ты бы спустил курок.
Двое мужчин смотрели друг другу в глаза. Страшная история подействовала, как и должна была. Она испугала обоих.
— Но худшее ждало впереди, Арман. Выстрелив в безоружного, казнив его, ты убиваешь и себя тоже. Ты бы поступил необдуманно, ты бы проклял себя, чтобы спасти кадетов. Я не мог этого допустить. Поэтому сделал всё за тебя. Я ведь твой должник.
Сначала заместитель комиссара Желина услышал за дверью шаги. Затем раздался стук в дверь.
Вооружившись пистолетом, он застыл посреди спальни — комнаты, предоставленной ему Академией. Комнаты преподавателя первокурсников, объяснял Гамаш. Извинялся. Кровать, гостиная и кухонный отсек в одном пространстве.
Потребности Желины, как оказалось, скромны. Он наслаждался изысканной кухней и роскошными отелями Европы, но без возможности разделить их со своей женой, воспринимал эти удовольствия как мелкие и мимолетные.
Понял, что для жизни ему необходимы кровать, небольшой книжный шкаф, и место для фотографии Хелен. Её фото лежало сейчас перевернутым на поверхности стола.
Она побуждала его быть лучше, чем он был на самом деле. И он теперь часто спрашивал себя — догадывалась ли она, насколько. Знала ли она, каков он на самом деле, под личиной честности, приросшей к нему, как униформа.
После смерти Хелен необходимость притворяться отпала. Не было больше ограничений, он стал свободен. И совершенно растерялся.
И вот настал момент, когда он стоял посреди крохотной комнаты, вооруженный пистолетом.
— Заместитель комиссара Желина? — раздался голос Изабель Лакост.
— Войдите.
Открыв дверь, Изабель Лакост остановилась. Она лишь секунду медлила, прежде чем обратиться к агентам, стоящим у неё за спиной.
Потом вошла одна и претворила за собой дверь.
— Отдайте мне пистолет, — попросила она, протянув руку.
— Думаю, у него есть пистолет, — сообщила Натэниелу и Амелии Хуэйфэнь, как только они прибыли на тренировочный полигон фабрики.
— Чего?!
— Как?!
— Дюк подарил ему на день рождения.
Первокурсники уставились на Хуэйфэнь.
— И ты знала? — возмутилась Амелия.
— Догадывалась. Это не казалось мне странным. До сегодняшнего дня, по крайней мере.
Амелия её понимала. То, что теперь предстает немыслимым, тогда казалось нормальным. У ЛеДюка была способность создавать целый отдельный мир, со своими законами и гравитацией. Ничто, из того, что он делал, не вызывало сомнений, потому что именно он решал, что есть норма.
— Почему ты не рассказала Гамашу? — спросила Амелия. — После убийства ЛеДюка.
— Я не хотела вовлекать Жака в неприятности. После смерти Дюка я спросила его про пистолет, но он все отрицал. А мне хотелось ему верить.
— Мы должны предположить, что пистолет есть, — сказала Амелия.
Они достигли зоны тактической подготовки и уставились на закрытую дверь.
— Может, надо было взять с собой преподавателя? — спросил Натэниел, оглядев пустой коридор.
— А Жак тем временем использует пистолет? — спросила Хуэйфэнь. — Если хочешь, можешь уйти.
— А может он его использовать применительно к нам, как думаешь? В нас он выстрелит? — беспокоился Натэниел.
— Это важно? — спросила Хуэйфэнь.
— Отчасти, — сознался Натэниел.
— Нет, я имела в виду — остановит ли это тебя, чтобы войти туда? — она кивнула в сторону двери.
Он подумал и отрицательно потряс головой.
Хуэйфэнь посмотрела на Амелию, та тоже покачала головой и уставилась на дверь.
Четыре месяца назад она была готова за дозу брать в рот.
Четыре месяца назад Натэниел обслуживал столики в старом Монреале за чаевые.
Четыре месяца назад Хуэйфэнь держала пистолет у собственного виска.
Она потянула ручку двери, двое других стояли рядом.
Она открыла дверь, и они отправились вперёд.
— Отдай мне пистолет.
Бребёф, сходив к бару, организовал им по стакану скотча, но возвращаясь, стаканы нёс в одной руке, в другой держал пистолет. Тот лениво свисал набок, словно салфетка или коктейльная палочка.
Увидев это, Арман поднялся на ноги.
— Настала моя очередь? Выстрелишь и в меня?
— Как тогда, когда мы играли в войну, бегая по всему Мон-Руаялю?
— Я думал, мы на одной стороне, — сказал Гамаш. — Итак. Отдай мне пистолет.
— Лучше возьми выпивку. Она может тебе понадобиться.
Желина стоял посреди комнаты, направив пистолет на Изабель Лакост.
— Вы были сообщником Сержа ЛеДюка, не так ли? — сказала она, даже не спрашивая, утверждая. Её голос звучал тихо, спокойно, словно они просто беседовали. Но румянец выдавал эмоции.
— Он был придурком, — проговорил Желина. Нет нужды что-то теперь отрицать. — Но придурок этот был на своём месте.
— Получал откаты? Вы сделали на этом миллионы, я полагаю.
Желина вздёрнул подбородок, подтверждая её правоту.
— Они оседали на счетах в Люксембурге. Я совершил ошибку, разговаривая с Гамашем, да? Упомянул Люксембург. Как только я рассказал ему, то сразу понял, что сделал глупость. Слишком уж заметная деталь. И слишком явная. Я не был уверен, что он ухватил суть.
— Ухватил. Но это лишь подтвердило уже имеющиеся у него подозрения.
— Когда ЛеДюк со мной связался и сообщил, что Гамаш в Академии и расследует аферы с контрактами, он запаниковал. И я тоже. Я знал, что ЛеДюк не настолько умён, чтобы перехитрить его. И я решил вернуться.
— Чтобы убрать ЛеДюка.
— Возможно. Не знаю.
Пистолет всё ещё был зажат в его руке.
— Но мне не пришлось убивать ЛеДюка. Меня опередил Гамаш.
— Non, не месье Гамаш, — сказала Лакост.
— Тогда кто?