Тут я подумал, что эти люди достаточно надо мной поиздевались, и решил прекратить их бессмысленные беседы.
– Ночь на дворе! – заметил я. – Вы будете грабить монастырь или нет?!
– Обязательно! – заверил меня поп-расторгуй. – Только сведу вас в укромное место, оставлю там же свои продукты и сразу займусь делом. Так что, считайте, Петроний у вас в кармане! Следуйте за мной!
Тут поп-расторгуй развернулся, взвалил мешок с продуктами себе на плечи и двинулся по тропинке прочь от монастыря.
– Куда?! Куда?! – снова завопил я. – Монастырь-то там!
– А моя лачуга – там! – откликнулся поп-расторгуй и пальцем указал в обратном направлении. – Неужто я брошу деньги, да посреди леса?!
– Какие такие деньги? – насторожилась Вендулка.
– Которые содержатся у вас в карманах, – уточнил поп-расторгуй. – А вдруг на вас нападут разбойники? Время-то нешуточное! Зато у меня в лачуге вы будете как у Христа за пазухой!
– Разбойники?! – воскликнул трактирщик. – Да в этом лесу, кроме тебя, никаких разбойников больше нет!
– Ну, как знаете, – обиделся поп-расторгуй. – Или сидите в лачуге и дожидайтесь моего возвращения, или давайте залог и поминайте как меня звали! Что выбираете?
– Залог, – подсказал мне трактирщик и пояснил: – Так мы скорей от него избавимся!
– Лачугу, – скрепя сердце предпочел я.
И, следуя за расторгуем, мы двинулись по тропинке к его лачуге.
– А что с эстетической точки зрения лучше, – не унималась Вендулка, – предвкушение или неудовлетворение?!
– Хм, – заметил трактирщик и споткнулся.
– Предвкушение ведет нас вперед, а неудовлетворение – еще дальше! – заявила Вендулка. – И поэтому цель в искусстве недостижима!
– Смотря какая, – возразил трактирщик. – К примеру, мне для искусственного удовольствия надо напиться, утром опохмелиться, а вечером снова утолить жажду! Вот и получается, что я буквально топчусь на одной цели! По этому поводу существует притча о…
– Хватит-хватит!! – воскликнул я. – Мне уже дурно от ваших притч!
– Тогда я спою песню, – как ни в чем не бывало заявил трактирщик. – А то страшновато бродить в темноте по лесу.
– Отлично придумано! – поддержал идею поп-расторгуй. – Ты, трактирщик, начинай, а я стану весело подпевать. Дабы никто не подумал, что я замыслил какое-нибудь злодейство…
– Bene![22] – согласился трактирщик и заорал…
Трактирщик(хмельные куплеты):
Поп-расторгуй(душераздирающий припев):
Трактирщик(хмельные куплеты):
Поп-расторгуй(душераздирающий припев):
И вот, уважаемые дамы и господа, уж третий день мы с Вендулкой сидим в лачуге посреди леса за десять немецких миль от монастыря Святого Галла и дожидаемся попа-расторгуя, который отправился за рукописью Петрония Арбитра и словно провалился. Трактирщик снабжает нас продуктами, а я от нечего делать сочиняю «Фацеции»[23]. Вендулка их переписывает без помарок. А как сложатся дальнейшие обстоятельства, неизвестно. Дарует мне Бог долгожданную встречу с Петронием и его персонажами? Никто не знает…
Глава третья
«Жульен»
Вот тот, в чьем доме сегодня предстоит нам возлежать за обедом! Это как бы прелюдия пира!
С Йиржи Геллером я познакомился в 2001 году при довольно невыразительных обстоятельствах и с тех пор каждое лето гостил у него в загородном доме. За мной была закреплена комната на втором этаже, которую Йиржи Геллер называл «артистической», хотя ничего художественного и театрального там не было, кроме далеких планов. Я полагал, что когда-нибудь здесь напишу роман, а Йиржи Геллер грозился прикрутить мемориальную доску. Мол, «однажды летом на этом чердаке известный чешский литературный критик и кинематографист закончил свое произведение в прозе». Мемориальный текст изменялся в зависимости от погоды, и дождливыми вечерами от нечего делать он растекался в эпиграфическую поэму для десяти египетских пирамид. Зато в погожий, солнечный день – усыхал до наскального рисунка. Словом, эта памятная доска служила объектом для постоянных шуточек и филологических упражнений.
– Послушайте! – выкрикивал Йиржи Геллер под моими окнами. – А как вам нравится «видный чешский писатель и общественный деятель»?!
Я смотрел на свой ноутбук и улыбался.
– Или сразу напишем «классик чешской литературы»?! – не унимался Йиржи Геллер. – «Его романы были изданы на всех языках мира, включая эсперанто и кисуахили!»
Не знаю, какими судьбами этот дом достался Йиржи Геллеру, но ничего подобного я больше никогда не видел, ни в жизни, ни в смерти. Первый этаж был построен в стиле французского карманного классицизма, когда каждый землевладелец хотел иметь свой мини-Версаль. Второй этаж неизвестные архитекторы выложили из бревен или надстроили позже, но в целом сооружение теперь смахивало на козла в цилиндре. Сам Йиржи Геллер прилюдно не высказывался по поводу своего усадебного хозяйства, но, подмечая, с каким выражением он поглядывает на дом, можно было предположить, что подобные архитектурные «трианоны» и его вдохновляют на мерзкие эпитеты.
– Пожгу к чертовой матери! – время от времени восклицал Йиржи Геллер, однако не уточнял, с какого архитектурного стиля начнет, а каким закончит.
Дом скрывался от пожарной ревизии в диком саду, который больше напоминал заповедную пущу. Из чувства жалости я выращивал здесь цветы, в смысле копал и сеял, а Йиржи Геллер протаптывал дорожки во всех казуистических направлениях. И, пребывая в абстрактных фантазиях, он забредал на мою клумбу и взывал оттуда о помощи.
– Совершенно не представляю, как я здесь оказался! – оправдывался Йиржи Геллер, возвышаясь посреди клумбы в виде бахчисарайского фонтана. – Да сделайте что-нибудь! Помогите мне выбраться с минимальным ущербом для вашего ландшафта!
Помня об удачном эксперименте Гайд-парка, я возле каждой клумбы стал устанавливать предупредительные таблички, дескать – «тропинка для ослов». Но Йиржи Геллер, в отличие от разборчивых британских джентльменов, продолжал разгуливать по саду как придется. Только однажды спросил, не задумал ли я заняться разведением вьючных животных?
– Я совершенно не против, – пояснил Йиржи Геллер. – Только вряд ли они умеют читать…
Однажды он решил украсить свое жилище и притащил из города несколько картин современных художников, развесил их в вестибюле и стал выпытывать, что я по этому поводу думаю.
– Ограбили преисподнюю? – осведомился я, глядя на новые интерьеры.
– Вы ничего не понимаете! – усмехнулся Йиржи Геллер с видом хранителя и куратора выставки садомитов.
– Может быть, – согласился я. – Но сцена расчленения мотоцикла бензопилой не очень-то мне близка…
Художник думает, что творчество – это синтез божественного и болезненного. Только не может определить – что у него от Бога, а что развивается вследствие перенесенного в детстве менингита…
23
Фацеция