— О чем говорить? Хорошо мне, Марта, с тобой. Если бы женился — жили бы… По-настоящему жили бы, — так улыбнется, что и мысли грустные отлягут от девушки.
— Дорогой мой, пора бежать, — встает на ноги. Наклоняясь, спешит по холодной траве, и темень постепенно сходится, смыкается за девушкой, молчаливая, неразгаданная…
VІІ
Низко долиной покатился туман, из леса повеяло прохладой, сырым благоуханием грибов.
Давно уже потух последний огонек в Сафроновом доме, а Марта не выходила. Сердился и беспокоился: не узнали ли родители или Карп? Ведь и в самом деле. В прошлое воскресенье на гулянке Карп пристально-пристально посмотрел на него серыми большими глазами, понимающе подмигнул, оскалился улыбкой и пошел к музыкантам. Танцевал упорно, выбивая ладонями по голенищам и губам, красный чуб огоньком поджигал прыгающую рыхлую щеку, а потом, наливаясь потом, начал темнеть. Запыхавшийся, распаренный, вышел Карп из тесного круга и снова остановил взгляд на нем.
— Здоров, Дмитрий! Почему-то это я так плохо тебя вижу? — покачнулся назад. — Что-то у меня с глазами делается, — сжал руку в кулак и долго упрямо протирал глаза. Он еще что-то хотел сказать, даже улыбнулся, заведомо смакуя, какое впечатление произведут его слова, но подошел длинный, как бечевка, Созоненко и увел Карпа с гулянки.
— Ну если не поставишь полштофа, душа твоя лавочницкая, — душу вытрясу.
«Наверное, Карп не очень его жалует! — подумал тогда. — Почему же Марта не выходит?»
Из тумана слышно, как вздыхает дубрава.
Сладким хлебом пахнет повлажневшее жнивье; лишь качаются над седой пряжей тумана верхушки деревьев, будто они отрезаны от стволов.
Постлал пиджак и лег возле дубовки. Тяжело бухнуло на землю яблоко — и тишина… Даже слышно, как плывет вдаль неутомимая земля.
«Надо, чтобы завтра мать пришла — пособирала яблоки под старыми деревьями. А на будущий год, наверное, зацветет молодой сад. Сначала из зеленых коронок розовые бутоны проглянут…» Карий поднялся, покрутил шеей, вдохнул ночную прохладу и к яблоне идет. Вишь, сразу почуял, где хозяин лежит. Остановился перед ним, обдал теплым паром.
— Но, Карий!
— Кому что, а курам просо.
Раскрывает глаза. Над ним склонилось улыбающееся, счастливое лицо Марты.
— Вставай, лежебока, скоро утро, — смеется девушка, тянет его за руку. — Горе мне с тобой. Ну хоть подвинься. Весь пиджак занял, и клочка жалеет.
— Я — весь пиджак? Да как же это весь? Да я тебе весь, — не знает спросонок, что сказать.
— Горе мое, что он мелет! Ах ты, соня несчастный! — обвивает руками упругую шею парня.
— Только не задуши, — кто тебе так хорошо и много обо всем будет рассказывать! — наконец совсем просыпается.
— А у меня радость какая. Сроду не догадаешься.
— Какая?
— Отгадай.
— Созоненко, может, упал с телеги и шею свернул?
— Немного не угадал, — счастливо фыркает в руку. — Старик поссорился с Созоненко. Это случилось, когда они повезли в Одессу картофель продавать. Хорошо распродались, а выручку поделить не смогли — Созоненко крутить начал. Тогда Сафрон рассердился, покраснел и как стукнет кулаком по столу: «Чтоб я духу твоего проклятого на своем дворе не чуял, душа твоя тринадцатая!»
— Так и сказал?
— Так и сказал.
— А Созоненко что?
— Испугался, деньги в мошну со стола и попятился к двери, как рак. Только на улице вздохнул: «Напрасно вы, Сафрон Андреевич, обижаете меня. Дружба дружбой, а коммерция коммерцией. Да кабы не я — шиш бы вы имели, а не прибыль. Продали бы картофель за бесценок. А я настоял, я, чтобы подождать немного, пока подвоза не будет. За это и пай должен получить чуть побольше, на законной коммерческой основе», — перекривила Созоненко.
— А Сафрон что?
— Схватил бук с поленницы, выругался и буком на Созоненко.
— Попал? — смеется Дмитрий.
— Жаль, что не попал, — искренне сетует девушка. — Ох уж и драпанул лавочник! А мошну обеими руками на животе зажал. Вот и меньше на одного женишка у меня стало. Хорошо, что кувшин между собой разбили.
— Гляди, выклюнет ли глаз ворон ворону… Не верится что-то.
— Какой ты Фома неверующий! Мой старик норовистый. Как подскочит что — за самого бедного отдаст… Бегу, бегу, скоро рассвет. Бросятся меня искать…
Крепко прижимает парня, еще крепче целует в уста и бежит по росе, шурша широкой юбкой.
— Подожди, Марта.
— Потом, в субботу жди.
Клубятся туманы в долине и непроглядной пеленой скрывают девушку от парня…