— Дошло уже.
— Ну и чудесно. Я ведь чего хочу? Чтоб ты на меня не обижался.
Он помолчал, побарабанил по столу длинными обкуренными пальцами. Потом улыбнулся неожиданно мягкой улыбкой, сразу сказавшей о его возрасте и о том, каково ему сейчас на его месте.
— Что, невеселые вещи я тебе говорю, Пронякин? А мне, ты думаешь, весело? Иной раз сидишь вот так, и какая только чертовщина не полезет в голову. Думаешь — а есть ли она там, большая руда? А может, ее и нету?..
— Как это нету? — тоже улыбаясь, спросил Пронякин. — Раз божились значит, должна быть. Куда же ей деться?
— Конечно, — сказал начальник. — Куда же она денется? Куда же она уйдет?..
Улыбка уже ушла из его глаз. Он сильно затянулся самокруткой, поплевал на нее и, бросив на пол, придавил резиновым каблуком. Потом задумался, глядя куда-то поверх и мимо Пронякина и рассеянно похрустывая суставами пальцев.
— А знаете, что я скажу вам, начальник? — сказал Пронякин. — Никуда я от вас не уеду.
— Ну что ты, Пронякин. Это ты лучше брось.
— Брошу, так сами же и подберете. Я завтра опять приду. И послезавтра приду. И после-послезавтра. Выгоните — вернусь. А не вернусь — сами же меня позовете.
— Очень может быть. Когда будет руда. А пока — пойми, нет базы для разговора. И учти — за дверью другие ждут.
Они в самом деле ждали своей очереди, парни в пиджаках и куртках, съехавшиеся по объявлению и слегка обалдевшие от всего, что они увидели здесь. Они подпирали из коридора фанерную стенку и разговаривали нарочито весело и небрежно, скрепляя беззлобной матерщиной распадающуюся речь.
— Слыхали? Такие же бедолаги, как я, — сказал Пронякин. — Нас, шоферов, что нерезаных собак развелось. Ну кто теперь не шофер! И разве же вы им что-нибудь другое скажете? То же самое, что и мне.
— К сожалению, так.
— Только не знаю, как они, а я от вас никуда не уйду. Некуда мне уходить. Намотался, намыкался, поверх головы хватит. Да и поистратился я на дорогу, обратно — веришь ли? — не на что ехать. Вот как хочешь…
— Ты что, в заключении был? — спросил начальник.
— Покамест Бог миловал. Я к делу, к месту хочу определиться. Я работать могу, как мало кто. Я как услышал по радио про ваши дела, так и сказал: «Стоп, Витька! Это как раз, значит, для тебя. Никуда ты не денешься, окромя Курской аномалии. Тебе руду эту самую добывать».
— Что вы все, как один, заладили мне про добычу? Ведь руды-то нет!
— Не говори таких слов, товарищ начальник! — сказал Пронякин торжественно. — Не нынче, так завтра, а будет руда. Такое, понимаешь, вот у меня лично впечатление.
Начальник поглядел на него с любопытством и полез в карман за табаком, но вытащил только пыльную крошку и расстроенно заморгал.
Пронякин молча положил на стол пачку «Беломора».
— Ты знаешь, Пронякин, — сказал начальник, вытягивая машинально папиросу, — у меня тоже такое впечатление, что вот-вот должна быть большая руда…
«Так, — подумал Пронякин. — Ты уже спекся».
— А как же! — сказал он непререкаемо. — Куда ж ей, заразе, деться?
— Вот что, Пронякин, — сказал начальник. Он чуть-чуть повеселел и ерзал на своем скрипучем стуле. — Отдел кадров тебя действительно так не оформит. Но я тебе советую: сходи в автоколонну, разыщи там Мацуева, бригадира. Смена у них сегодня ночная, но он-то наверняка в гараже. Не знаю, может, какой-нибудь завалященький «мазик» он для тебя подберет. А потом будем сочинять ультиматум в рудоуправление. Но если там откажут…
— Понимаю.
— Нет, — начальник помотал головой, — не понимаешь. Ты еще намучаешься с этим «МАЗом», заранее тебе говорю. Это у нас, так сказать, отживающая тягловая единица.
— Что же, на них совсем ездить нельзя?
— Почему нельзя? Машина-то прекрасная, добрая, лучше любой десятитонки. Только норма на нее по-уродски составлена. Пока только начинали рыть, еще ничего было, не жаловались «мазисты», а теперь мы уже на восемьдесят пять метров зарылись, километраж вон как увеличился, да и крутизну дорог надо учесть, а нормы оставлены прежние. Вот и ездят у нас пятеро великомучеников. Ты, если оформишься, шестой будешь. Только они с верхних горизонтов возят, а тебе придется с нижнего. Понял теперь? Устраивает?
Пронякин пожал плечами.
— Где наша не пропадала. И долго мне хуже всех будет?
— Не знаю, — сказал начальник. — Одно из двух: либо руду достанем тогда уж нормы пересмотрят, — либо раньше все «МАЗы» изведем. Я лично на руду надеюсь. Я уж сказал тебе: будет руда — будет власть.
— Ну что ж, меня это тоже устраивает.
— Заявление у тебя готово? Давай подпишу… Эхе-хе… Напишу: «Не возражаю». Большего, к сожалению, не могу.
Тут зазвонил телефон, и начальник, подняв трубку, зажал ее между щекой и плечом. Должно быть, ему сообщали что-то тревожное, потому что он начал густо темнеть, и рука его все не решалась поставить подпись.
— Так, — говорил начальник. — Так… Так…
Пронякин двумя пальцами подвинул бумажку. Выцветшие глаза взглянули на него коротко и бестолково, но рука быстро и размашисто расписалась. Пронякин осторожно вытянул из-под нее заявление.
— Скажите там, чтоб не ждали! — крикнул начальник вдогонку. — Больше принимать не буду…
Пронякин уже не слышал его. Выйдя на крыльцо конторы, он увидел те же медлительные тяжелые облака, яблоньки, пригнувшиеся под ветром, и стенды с портретами передовиков и цитатами из их обязательств, прислоненные к низкой ограде. Те же и все-таки уже не те. Он двинулся не спеша к киоску с газированной водой и бросил мятую рублевку на мокрый алюминиевый поднос.
— Два с сиропом.
Облокотившись, он смотрел на продавщицу. Она мыла стаканы с деревенской тщательностью и без той хлесткой ловкости, которая отличает городских продавщиц. И сироп она наливала аккуратно. «Дура, — спокойно подумал он. Счастья своего не знаешь. Эх, сюда бы женульку определить, она б тебе показала. У нее б потекла копеечка».
— Не надоело еще? — спросил он, принимаясь за второй стакан.
Она взглянула быстро, с диковатой застенчивостью, широко взмахивая выгоревшими ресницами.
— Чего?
— Сидеть тут, говорю, не надоело еще? Такая молодая, тебе бы в самый раз на экскаватор пойти или на кран.
— Не берут.
«Все ясно, — подумал он. — Держаться за место не станешь».
— Возьмут, — сказал он убежденно. — Не посмеют не взять.
Она вдруг улыбнулась, так же застенчиво и диковато.
— Ну да!
— Научный фактор. Книжки читай.
— А я читаю. Как никто не подходит, так я и читаю… То так и целый день, бывает, читаю.
— По ночам тоже читай. Возьмут.
Он вышел на дорогу. Был пересменок, и самосвалы на своей слоновьей скорости двигались порожняком по бетонке, огибавшей лес. Он дождался бортовой машины с людьми и, еще не дав ей притормозить, рывком подскочил в кузов. Кто-то потянул его за куртку, и, опираясь привычно на чьи-то плечи и головы, он пробрался к борту и растолкал для себя местечко. Люди в машине сидели на корточках, и он тоже присел, дорога уже была освоена мотоциклистами ОРУДа.
За лесом возникли гаражи автоколонны, а за ними — наклонные галереи и висячие фермы дробильной фабрики.
— Постучите-кось, кто поближе.
Кто-то забарабанил по крыше кабины. Пронякин спрыгнул и тотчас свернул под арку серых кирпичных ворот. Вдоль гаражей двумя длинными шеренгами стояли самосвалы с поднятыми кузовами. Они напоминали готовые к залпу «катюши». Несколько шоферов чистили кузова лопатами. Пронякин спросил у них, как найти Мацуева. Провожаемый их взглядами — они, разумеется, оставили работу и обсуждали его появление, — он шел мимо высоких радиаторов, достигавших его макушки, мимо оловянных медведей, задиравших на него лапу как по команде, и чувствовал себя уже наполовину причастным к этим свирепым машинам.