На следующий день — Красная площадь.
Торжественно построились у Мавзолея В.И. Ленина. Под звуки государственного гимна «Интернационал» салютовали великому вождю. В наступившей тишине входили в Мавзолей, отдавая честь безмолвным часовым. Поднявшись но ступенькам, вдруг увидели такого всем родного Ильича! Лицо как бы живого спящего человека говорило, что он не ушел от нас, что он все слышит и видит, только не может сказать: «Вот вы какими стали!» Хотелось остановиться и дольше вглядываться в дорогие черты, но сзади двигался непрерывный людской поток.
После обеда с разрешения Антона Семеновича отдельными группами разбрелись в разные концы города. К малышам прикрепили старших. Их возили в трамваях на дальние расстояния. Они галантно вскакивали со скамеек, уступая место пожилым людям. На слова благодарности отвечали сдержанными улыбками и старались не оглядываться. В свое время было специальное решение совета коммунаров: «уступать места и не оглядываться».
Из нагрудных карманов торчали треугольники носовых платочков, наглаженных и… не тронутых. На остановках лакомились мороженым, сочными вишнями, измазываясь до ушей, запивали лимонадом.
Все удовольствия достигались легально на заработанные карманные деньги. А в магазинах такое множество соблазнов, выбирай, что хочешь! Пацанов привлекали игрушки: бегает по кругу паровозик, скользит по ниточке паучок, шевеля золотыми лапками, клюют зерна желтые цыплята. Старших интересовала радиотехника — последние новинки двух- и трехламповых приемников, фотоаппараты, эспандеры, боксерские перчатки, карманные фонарики. Такую роскошь могли себе позволить квалифицированные сдельщики. Они не торопились с покупками. Прикидывали и взвешвали, как распределить свой бюджет. Посмотрев витрины и полки, терпеливо оставляли облюбованные вещи на конец похода.
На хитровом рынке столкнулись с цыганским табором. Стояли крытые презентом фургоны с перинами, одеялами, подушками и чадами от грудного возраста и старше. Они как в муравейнике перемещались с места на метсо, голопузые, перемазанные, готовые ко всяким представлениям и ловкому мошенничеству. Их мамы промышляли гаданием, собирая толпу доверчивых зеваак, торговали перчатками и сапожками собственного производства, выманивали вякие мелочи, клялись, божились и, совершив сделку, прятали добро в бесконечные лабиринты цветастых юбок.
Бородатые отцы и деды под открытым небом лудили кастрюли, шорничали, подковывали лошадей, барышничали. Все они по-своему хорошо одеты — в атласных рубахах, жилетках, широких штанах, добротных сапогах в гармошку, черных картузах.
Нас привлекала цветистая, черномазая вольница, и мы не заметили, как оказались в ее окружении. Первое дело погадать. Льется речь цыганки завораживающим журчаньем, не оторвать от нее глаз, скована воля, и Таня Глоба снимает любимые сережки — «позолотить руку». На грани завершения Таниной окрутки подбежал Гето, остановил ее руку, прикрыв ладонью драгоценный дар.
— Что ты, дорогая, не обижай девочку, пожалей, яхонтовая. Это подарок ее покойной матушки!
Он говорил, подражая цыганскому речитативу. Цыганка обожгла его быстрым недобрым взглядом. Митька перехватил его и, желая миров исчерпать конфликт, положил в еще протянутую руку полтинник.
— А ты недобрый, дай я тебе погадаю — всю правду скажу! Почему без штанов ходишь, красавец? Пойдем ко мне в табор — справлю штаны, дочку отдам за тебя. А красавица моя Улишенька — не наглядишься!
От неожиданного предложения вокруг засмеялись. Только Таня стояла потупившись, густо покраснев, еще не придя в себя. «Жених» кинул взгляд на свои сильные ноги и понял, что на базар сподручнее ходить в штанах. Но форма есть форма, да еще парадная!
— Пацаны, шухер, смываемся к трамваю, — прошептал Шура Орлов, изобразив на лице серьезную тревогу. По этой команде, не раздумывая, стайками мелкой рыбешки пробивались в базарной толпе, держа за руки пацанов, освобождаясь от таборного плена… Уж что-что, а рассеяться в толпе мы умели!
Отдышавшись от поспешной ретирады, Орлов насмешливо глянул на девочек.
— Уши развесили — гадали! И вообще пора кончать муру. — Танины сережки были на месте, и она смущенно до них дотрагивалась, касаясь то правого, то левого уха.
Нам дали пропуск на осмотр Кремля. Часовые пропустили в кремлевский двор. Нас окружили ярко-зеленые газоны, коротко подстриженные, свежие, искрящиеся на солнце капельками утренней росы. На них живописно разбросаны группы молодых берез с белокорыми стволами. Слепил блеск куполов, взгляды тонули в разнообразии ярких красок, линий, форм, архитектурных украшений. Все строго очерчено высокой зубчатой стеной из потемневшего от времени кирпича, сложенной на века, с узкими бойницами и башнями.