Выбрать главу

— Ну, нет, не любого… — твердо возразил Кудряшов. — Ты знаешь… Мало, что ли, примеров. А почему тебя не взяли в Красную Армию?

— У меня грыжа.

— А-а!

— Ты доволен?

— Мне-то что? Только я не понимаю, отчего ты нервничаешь.

— Оттого я нервничаю, что мне неприятны твои расспросы, — заявил Куторга. — Я думаю, и ты себя не очень-то хорошо чувствовал, если бы тебя подозревали в таком деле… Совесть моя чиста. Я не продавал себя. И никого не выдал. И нашим помогал, чем мог, переносить оккупацию. А когда надо было, и мужество проявлял. Не удивляйся.

— Я не удивляюсь, — спокойно сказал Кудряшов. — Но насчет мужества…

Куторга смерил Кудряшова сердитым взглядом!.

— Ты не веришь? Мне не очень-то хочется убеждать тебя… Но мы с тобой не один день знакомы, и раз об этом зашла речь… — Он вынул из кармана бумагу и подал ее Кудряшову. — Посмотри…

Это была справка, выданная красноармейцем из Сибири. Кудряшов несколько раз прочитал ее. Она была заверена секретарем Степновского сельсовета, предшественником Кудряшова, и не вызывала сомнений.

Для Куторги это была важная минута. Он впервые предъявлял документ, на который возлагал большие надежды.

— Так… — сказал Кудряшов. — А почему ты ни разу не говорил об этом?

Куторга неторопливо спрятал справку в карман.

— Я не из тех, которые выпячиваются. Я не люблю… Ты знаешь лучше меня: скромность украшает советского человека.

— Это правда.

— Ну вот… Теперь ты видишь, кто я… И я бы просил тебя, Валентин Владимирыч, как чуткого и проницательного товарища, осторожней насчет всяких архивов. Мало ли какая там чушь окажется.

— Это уж можешь быть спокоен, Демьян Харитоныч. В таких делах мы скандачка не поступаем!

Куторга следил глазами за Кудряшовым. Когда двуколка скрылась в придорожных кустах, Куторга вошел в землянку, снова достал измятую бумажку, разгладил ее на столе и долго всматривался в неровные, прыгающие буквы. За буквами ему чудилось широкое улыбающееся лицо сибиряка. За ним — продолговатое, горбоносое, серьезное лицо секретаря сельсовета. А потом… Потом встали суровые и настороженные темные глаза Ульяны. И черные буквы закружились, заплясали, словно издеваясь и крича, что есть люди, которых ничем не удивишь и не собьешь.

Очнувшись, Куторга тяжело вздохнул, свернул бумажку, которая теперь казалась ненужной, и сказал вслух, глядя в окно на полоску синеющего горизонта:

— Что-то ждет нас с тобой, Ульяна? Дай-то бог, чтобы это было хорошее…

11

Пока Арсей устраивал дела в районных организациях, Недочет развил бурную деятельность. Где серьезным словом, где острой шуткой поднимал он дух людей, вселял в них бодрость и желание трудиться засучив рукава.

Старик поспевал всюду. Терентию Толкунову с группой ребят он поручил вязать паром.

— Три слеги сверху, три слеги снизу, по краям поперечницы, а в середине камыш — что будет такое, а? — спрашивал он, обнажая в улыбке желтые зубы. — Эх вы, плотнички-работнички! Это ж и будет паром. И связать его надо никак не позже, чем через два дня.

— А канат где? — спрашивал Терентий.

— Канат? — Недочет задумывался. — Канат — это плевое дело. Скажи ребятам: из лыка пускай вяжут. Мы бывало лапти из лыка пуще пеньковых носили — крепкие, сносу нет…

А расставшись с Терентием, думал, качая головой: «Вот уж и впрямь — голь на выдумки хитра. Ну, какой же из лыка канат? На одну неделю…» Но здравый смысл подсказывал: а через неделю, глядишь, пенька будет, и дело пойдет!

Недочет побывал на пожарище, посмотрел, что делает отряд Прохора Обухова, похвалил ребят, отрядил троих подростков строить кузню, переправил туда группу девушек — сгребать в кучи золу. Вечером забежал к Быланиным. Прасковья Григорьевна покормила его похлебкой.

— Ты уж, Иван Иваныч, пока что к нам обедать заглядывай, — сказала она. — Пока сам как-нибудь не устроишься.

В тот вечер Дмитрий Медведев сдал Недочету перечень инструментов. В таборе оказалось много топоров, молотков, несколько станковых и две поперечные пилы. Кроме того, у большинства колхозников были собственные лопаты. Это обрадовало Недочета. Поблагодарив ребят за усердие, старик тотчас же отправился к кузнецу.

— Где Ульяна Петровна? — спросил он Дарью Филимоновну.

Жена кузнеца недоуменно повела плечами — о чем человек спрашивает?

— У мужа, у Демьяна, где ж ей кроме быть?