Арсей выкурил папиросу, затушил ее о землю, отшвырнул окурок. За кустом послышался шорох. Арсей вскочил, насторожился. На берег вышла женщина.
— Вот, пришла… — сказала она. — Зачем звал? Что скажешь?
Арсей подошел ближе.
— Посидим, Ульяна Петровна, — предложил он. — Ночь такая… Теплынь…
Ульяна не двинулась с места.
— Я только на минутку, — проговорила она, точно оправдываясь. — Послушать, что скажешь…
Арсей осторожно взял ее за руку.
— Ну, посидим, Ульяна, — попросил он. — Или моя просьба уже ничего для тебя не значит?
Ульяна освободила руку, села на траву, расправив полы стеганки. Арсей опустился рядом.
— Что ж, будем начинать новую войну? — сказал Арсей, как бы отвечая своим мыслям. — Войну с нуждой… Так, что ли?
Ульяна не ответила, словно и не слышала его слов.
— Собирался агрономией заняться, — продолжал Арсей, — да, вижу, отложить пока все придется. Сейчас другое делать надо… — Он достал папиросы, но не закурил, снова спрятал коробку в карман. — И вынесла же чума этого Дениса!.. Будто в Зеленой Балке, кроме меня, никого и нету…
Ульяна не сказала ни слова. Она сидела лицом к реке и безразлично глядела на воду, казалось, не слушая Арсея. Какие-то думы держали ее в своей цепкой власти, Делали безвольной и безразличной.
— А воевать с нуждой нелегко будет. Ой, нелегко!.. — снова заговорил Арсей. — Весна на дворе, а пахать не на чем. Лошади где-то по чужим конюшням… Когда вернутся? И какие вернутся?.. Семян нету. — Он поднес к глазам попавшийся под руку круглый, обточенный не то ветром, не то водой камень, внимательно осмотрел его. — Голые, как вот этот голыш, — заключил он и забросил камень далеко в воду. Раздался легкий всплеск — сонная река будто недовольно приняла нежданный подарок. — А жить надо… И работать надо, и строить, и создавать…
Ему хотелось вызвать Ульяну на разговор о том, что волновало всех, но Ульяна продолжала хранить молчание.
— Люди живут в куренях, в землянках, в тесноте и грязи… Извелись, измучились… Надо строить хаты… А что это значит — строить? Где плотники? В деревне вон старики, бабы да ребятишки… А где строительные материалы? Ну, лес дадут… А гвозди, к примеру? Стекло? Где это достанешь?
Он заглянул в лицо Ульяне. Оно было суровым и каким-то неприступным. Трудно было угадать — слушает она или думает о чем-то другом. Эта отчужденность удивила и обидела Арсея.
— Что ж ты молчишь, Ульяна?
Она быстро повернулась, пристально посмотрела ему в глаза.
— Жду, когда скажешь, зачем звал.
— Скажу, — быстро ответил Арсей. — Ты помнишь вечер, когда я был ранен?
— Помню, — глухо отозвалась Ульяна.
— Я видел, как ты испугалась… Ты вся дрожала и была бледная — белее снега. Тогда я подумал…
— Что ты подумал? — с беспокойством перебила его Ульяна.
— Тогда я подумал, — повторил Арсей, — что без тебя жить не смогу.
Они долго молчали. Ульяна попрежнему сидела прямо и смотрела перед собой, не то на скользящую и забрызганную холодным лунным светом реку, не то на тот берег, где когда-то было село, а теперь высились груды развалин. Арсей мял пальцами незажженную папиросу и думал: «Все, что долгое время бередило душу, тревожило сердце, сказано, а радости нет, и вместо радости на душе какой-то мутный, неприятный осадок».
На том берегу завыла собака. Ульяна испуганно встрепенулась.
— Я пойду…
— Нет, погоди, — остановил ее Арсей, взяв за руку. — Посиди еще немного. Легче будет…
Она осталась сидеть, но не повернулась к Арсею; и он попрежнему не мог понять, что было у нее на душе.
— В партизанском отряде я не был хозяином себе, — помолчав, сказал Арсей. — Там каждый смотрел на меня — у всех я был на виду. Потому ничего не говорил — мучился, а молчал… Да и не до этого там было, сама знаешь.
— А тут на тебя никто не смотрит? — спросила Ульяна.
— Тут?
— Те же люди… И глаза у них такие же, и любопытства не меньше… — Она покачала головой и сказала с грустью: — А меня-то ты, Арсей Васильич, за что обижаешь? За какие-такие дела? Почему так дурно обо мне думаешь?