— Я хочу быть с тобой, Дана… Долго… Может быть — всегда…
Девушка пожала плечами:
— Но при чем тут…
— Это предложение, если ты не понимаешь, — перебил я, нежно глядя на нее. — Но это не деловое предложение, Дана, это предложение руки и сердца. Я тебя люблю, как ты могла заметить…
Против ожидания, мой голос звучал предельно сухо, как будто мы обсуждали текущие котировки акций или планировали фьючерсные контракты на ноябрь. В конце концов, это она меня соблазнила…
— Думаю, сейчас не время обсуждать наши личные отношения… — нахмурилась она, выпрастывая пальцы из вязкого кольца моих охватывающих рук. — Сейчас нужно думать о другом…
— Нет! — проговорил я твердо. — Сейчас или никогда, Дана… Без тебя мне не нужен ни этот договор, ни должность генерального директора, которую мне посулил твой отец, — ведь я не ради нее работал все это время! Ну… Не только и не столько ради нее…
— А ради чего тогда?
— Чтобы стать ближе к тебе. Только ради этого!
Дана отвернулась. Твердость моего голоса не допускала двоякого толкования: или она выходит за меня замуж и я подписываю бумаги, или… Кажется, у нее не было особого выбора.
Когда она повернулась вновь, ее глаза влажно блестели… Неужели показалось?
— Ладно, я согласна, — обронила она, чеканя слова, как серебряные монеты.
Несмотря на присутствие официантов, я обнял ее за плечи, отыскивая губами обычно такой податливый рот. Но на сей раз поцелуй оказался непривычно деловым, с оттенком сухой расчетливости.
Дана первая отвела неподвижные губы. Ну вот, обиделась…
Я беззвучно подмахнул соглашение.
Изучая бумагу, как будто ожидая от нее подвоха, Дана с заметным напряжением в голосе спросила:
— А как же та девушка, Игорь?
— Какая? — спросил я без всякой задней мысли.
На этом наш разговор закончился.
Ревность, прозвучавшая в ее последней фразе, подкупила меня. Ревность — это власть над женщиной, это право руководить ею, козырь, приберегаемый для решающего момента, а сейчас я кропотливо собирал в своих руках козыри. Меня не так–то просто провести. Даже если они захотят надуть меня — дочь Якушева теперь практически моя заложница. И я буду распоряжаться ее чувствами по собственному усмотрению, так, как выгодно мне! Как я один умею это делать…
Нотариус оказался приятной молодой женщиной с внимательным взглядом. Оформление документов не потребовало много времени. Как глава фирмы «Игром» я подписал доверенность на голосование бумагами, принадлежащими моей фирме. Нотариус изучила каждую закорючку паспорта, каждый завиток договора.
— Кстати, если вы вдруг передумаете, доверенность можно отозвать, — предупредила она с милой улыбкой. — Но тогда дополнительное соглашение о браке, заключенное между вами и Якушевой, будет автоматически расторгнуто.
— Вряд ли я передумаю, — усмехнулся я, нежась под признательным, почти влюбленным взглядом моей невесты.
Изобразив свою подпись с залихватской завитушкой, я увидел, с каким облегчением Дана выдохнула застоявшийся в груди воздух. Пустяковая бумага внушала ей уверенность в исходе затянувшегося финансового сражения.
Ей — значит, и мне.
Внеочередное собрание акционеров должно было состояться через неделю. За двадцать дней до него, как и положено, участникам разослали извещения, опубликовали объявление в газете — напечатанное петитом, оно затерялось на последней странице финансового еженедельника, который редко попадает в руки рядовых граждан (поскольку там не бывает последних сплетен о Пугачевой и советов по консервированию овощей).
Ввиду предстоящего наступления нашей команде пора было обсудить свою тактику. Хотя численный и финансовый перевес, казалось, был на нашей стороне, но загнанное в угол руководство «Стандард Ойл» могло отважиться на какой–нибудь казуистический ход в надежде разрушить наши планы. Владельцы нефтяных миллионов так просто не сдаются!
Расширенная встреча проходила в неприятно знакомом мне особняке на Дебрянке. Я настоял на своем участии в ней.
— Зачем? — удивилась Дана.
— Мне нужно быть в курсе дел, — объяснил я. — Как будущий генеральный директор я, кажется, имею на это право!
И она, видимо вспомнив об отзыве доверенности, согласилась без звука.
В назначенный день двор особняка, огороженный высоким кирпичным забором, заполнили дорогие машины. Моей бедняжке «киа» не хватило места среди помпезных «мерседесов» и «лексусов», пришлось оставить ее снаружи, на подъездной аллее. Перед началом встречи Фукис и Якушев вальяжно прогуливались по саду, охрана бдительно скучала у ворот, а Дана в совокуплении с телефонной трубкой старательно отворачивала в сторону встревоженное лицо, как будто хотела скрыть от меня нечто важное.