— Кореш. Вместе зону прошли, это не покупается и не продается, — в такие моменты Хоша вполне мог пустить слезу. Притом плакал совершенно искренне. — Я за братана жизнь отдам. Что такое жизнь — тьфу. А братан… Братан — это… Это…
Художник допускал, что Хоша может и отдать жизнь, если вожжа под хвост попадет. А если заскок найдет, может жизнь и забрать. Художник опасался психопатов. Их время кончается. Приходит время прагматиков и бухгалтеров.
Однажды чуть не дошло до крайности. На съемной квартире Галка затащила Художника в постель, когда Хоша дрых пьяный на раскладушке на кухне. Она так в порыве страсти орала, что он проснулся, потом заснул, а когда проснулся снова, уже не в дупель, а полупьяный, допер, что происходит. Тогда он налил еще стакан, хлопнул его, вытащил пистолет, запрятанный в тумбочке, и заявился в большую комнату, когда Галка сидела в ночной рубашке на коленях Художника впиваясь губами в его губы.
— Суки, за лоха держите, да? — Хоша качался, глаза eго были безумные. — Сука!
Галка ойкнула и откатилась в угол, испуганно глядя Хошу, поигрывавшего пистолетом Марголина — малокалиберным, но делающим дырки в теле так же надежно, как и «ТТ».
— Отворковали, голуби! — осклабился он и поднял пистолет.
Художник замер. Он понимал, что Хоша сейчас выстрелит. И упал на ковер.
Грохнул выстрел. Пуля разнесла стопку тарелок в серванте за его спиной.
— Да тише ты, — как можно спокойнее произнес Художник поднимаясь и глядя на трясущийся в руке Хоши пистолет — Сейчас менты прибегут.
— И ментов положу! Всех! К херам!!!
— Хоша, ты ж брат кровный мой… Как ты можешь? Из Хоши вдруг будто сдули воздух. Он сел за стол, отодвинул пистолет и жалобно произнес:
— Волки, что ж вы делаете со мной?
— А ты что, не знал, что Галка — блядина? — усмехнулся Художник.
— Знал… Но…
— Так чего с ума сходить?
Галка только всхлипнула, с ненавистью смотря на Художника, но тот, оглянувшись, заговорщически подмигнул ей.
— Так чего ж ты братана своего из-за нее… Хоша еще хлопнул водки. Потом еще. Расслюнявился вконец и полез обниматься к Художнику.
— Ну прости. Хочешь, застрели .меня… Хочешь, да… Стреляй, — он протянул пистолет Марголина. — Не хочу…
— А хочешь, я ее убью, — Хоша прицелился в так и сидя-щую ни живую ни мертвую Галку.
— А зачем?
— Зачем?.. Не знаю… Зачем? Зачем все, а? Зачем мы вообще, а?
Он так и не договорил, заснул. Так что отношения у них складывались волнами. В Крым они укатили на месяц. Пили хорошее вино, снимали доступных, недорогих крымских шлюх, купались в море, разбрасывали деньги. А когда вернулись в Ахтумск, узнали, в городе прошла бойня. На воровском сходе Хилый сделал едъяву Балабану о том, что тот сдал РУОПу предводителя и из группировок и троих заезжих из Питера бандитов.
И предъявил доказательства. При этом Хилый заручился поддержкой Вожатого — вора в законе, так что Балабана угрохали не отходя от кассы. А на следующий день в машине расстреляли и самого Васю Хилого, и вора в законе Вожатого. Потом прокатилась волна разборов. В результате место смотрящего освободилось.
Художник уберег команду от больших неприятностей. Участвовать в этих варфоломеевских днях и ночах было самоубийством. Так что крымский отдых пошел на пользу. После разборов освободилось несколько точек, и команда взяла под контроль рынок радиодеталей на юге Ахтумска.
Хоша сменил свою старую иномарку на новенькую «БМВ», приобрел целый гардероб из зеленых и красных пиджаков, но со временем среди них появился и нормальный серый костюм, поскольку время сопливого детства проходило. Надо было быстро взрослеть. Когда ты числишься коммерческим директором фирмы, когда встречаешься с коммерсантами, малиновый пиджак — это непристойно. И повсеместно братаны начали понимать это.
Между тем о руднянских пошел по среднерусской равнине шелест, как о тех, кто может взять на себя самые деликатные поручения. И однажды на них вышел председатель совета директоров ТОО «Антре-Т» — организации, державшей львиную долю в торговле продуктами на северо-востоке Ахтумска, — и поведал свою печальную историю.
Совладельцы ТОО однажды решили, что они разные люди и что они так много за последнее время надували друг друга на деньги, что им теперь под одной крышей не жить. А значит, кому-то из них не жить вообще.
— Десять штук — и чтобы этот выродок не мозолил мне глаза, — сказал заказчик.
— Годится, — переглянувшись с Художником, согласился Хоша.
Деньги были нормальные. Жертва ходила без охраны, брать ее можно было голыми руками.
Заказчик предоставил им полную информацию — куда уходит, откуда приходит жертва, с кем общается.
— Можно взорвать к едреной фене козла вонючего, — предложил с места в карьер на сходе Брюс.
— Звоним, заходим в комнату и кладем его, — напирал Блин. — Я его кулаком убью.
— В квартире жена и ребенок, — пытался остудить его Хоша.
— Еще два жмурика к одному — какие проблемы? Потом порешили жертву просто похитить. Когда приговоренный коммерсант выходил из машины. Блин подошел к нему и, ткнув в бок пистолетом, прошипел настолько зверски, насколько мог:
— Прокатимся… Не дергайся. Будешь тих — останешься жив.
Бедняга понял, что дело плохо. Он сел в машину, за рулем которой сидел Художник.
Художник прекрасно понимал, как точно надо просчитывать детали, и предварительно несколько раз прокатился по маршруту, чтобы понять, как выехать, где нет патрулей. Жертву вывезли на Бровинские болота, где уже ждал Хоша с Брюсом.
Блин тут же накинулся на коммерсанта, повалил на землю и стал обрабатывать ногами. Никакого смысла в этом не было — платили не за то, чтобы жертву колошматили, а чтобы ему втихаря выписали билет на лодку Харона.
— За что?.. Это Витюша, да? — Коммерсант называл имя своего компаньона. — Он, сука? Сколько заплатил?
— На «киндерсюрприз» хватит, — засмеялся Хоша.
— Больше двенадцати штук зелени не дал, — коммерсант выплюнул собравшуюся во рту кровь и, присел на землю. — Я дам пятнадцать… Двадцать, если отпустите и пришьете Витьку.
Хоша заколебался… Он посмотрел на сообщников и неуверенно спросил:
— Ну чего, казаки, какую думу думать будем?
— Ага, — кивнул Блин. — Мы его отпустим. А он в ментовую с заявой. Или к братанам. И нам по маслине вместо баксов.
— Я даже не знаю, где вас искать. Вы послушайте, — коммерсант поднялся на ноги и стоял, шатаясь, но воодушевляясь все больше. — Вы убираете Витюню. Дело достается мне. Я затеваю расширение, и нужна хорошая крыша. Сговоримся.
Говорил он убедительно и вызывал уважение у Художника. Да, этот парень умел бороться за жизнь до последнего И умел направлять ситуацию.
— Ну, Художник, что думаешь? — обернулся Хоша к нему
— Что думаю? — Художник пожал плечами, выдернул из-за пояса пистолет «ТТ» и всадил пулю в живот коммерсанта Тот отлетел на шаг, упал.
— Скоты, — застонал он. — Чтоб вы сдохли! Он стонал и плакал, как ребенок. Жизнь не оставляла его. Душа цеплялась за искалеченное тело.
Хоша тоже выдернул пистолет, направил на Художника с усмешкой смотревшего на умирающего коммерсанта.
— Ты чего, сука? — зашипел Хоша. — Кто тебе позволил? — Он налился кровью, у него начинался приступ бешенства. — Я тебя…
— Стреляй, — Художник спокойно засунул свой пистолет за пояс. — Стреляй своего братана кровного из-за какого-то козла. Давай, Хоша. Только потом напейся посильнее. Чтобы совесть не мучила.
— Ты много на себя берешь, — Хоша опустил пистолет.
— А что тебя смущает?
— Этот фуфел чистое дело базарил. Бабки, крыша. Кокнули бы того гаврика, в два раза в прибытке были бы.
— Хоша, не будь ребенком. Кроме его гнилого базара, никаких гарантий, что он не заплатит те же двадцать штук, чтобы нас поубивали. И потом — заказы надо выполнять. Нечестные исполнители долго не живут.