Вика принесла ему чай и бутерброд. И ее вытурили из комнаты.
— Отлично, — Влад откусил кусок от бутерброда, проглотил. — Политик прибудет с Майорки и бросится наверстывать упущенное в загородном домике. Есть у него такой приют для плотских утех.
— Что, не оставил он утехи? — спросил полковник.
— Зачем? Меня он выпер. И решил, что ему теперь позволено все. Охранники нашли ему нового пацана. Будет оргия. Вино рекой. Море удовольствия, — Влад сжал кулаки. — Носит же земля таких ублюдков.
— Земля еще и не таких ублюдков носит, — махнул рукой Гурьянов.
— Раньше он оставался в домике во время оргий только с мальчонкой. Отправлял охранников прочь. Но был какой-то инцидент…
— Какой? — заинтересовался полковник.
— Не знаю, — одним махом Влад прикончил бутерброд и продолжил:
— После того инцидента Политик вообще не расстается с охраной. Быки провожают его до дома до хаты. Квартира у него со стальной дверью, он за ней как в танке. Охранник оставляет его и приезжает утром — забрать это праздное тело. ,
— Когда начинаем?
— Завтра.
На обсуждение деталей ушло где-то с час. План получился вполне реальный.
— Договорились. — Влад протянул руку. Гурьянов хлопнул по его ладони. Тут затренькал сотовый.
— Я слушаю, — сказал Гурьянов. — Я, я. А кто же? Ну, что там случилось?
Выслушав сообщение, он досадливо прищелкнул языком. И сказал своему собеседнику:
— Все понятно. Если появятся еще — сразу звони, — и дал отбой, со стуком положил на стол телефон.
— Что случилось? — спросил Влад.
— У меня были гости.
— Гости? Кто?
— Они.
Как сотрудник Службы, Гурьянов имел адрес прикрытия — квартиру на северо-западе Москвы, где он был прописан, но которая нередко использовалась совершенно для других целей. Она контролировалась одним из соседей, который подрабатывал на Службу и сообщал обо всех подозрительных моментах. И вот на эту квартиру заявились гости — двое племенных бугаев, представившихся сотрудниками милиции. Они предъявили какие-то красные корки и настырно интересовались, где хозяин восемнадцатой квартиры. Перед этим они же пару раз приезжали, крутились у дома. Один из них по описаниям явно подходил под бойца ахтумской команды.
— По мою душу. Они нас вычислили обоих, — сказал Влад.
— Кто-то опять слил информацию, — сказал Гурьянов. — И на тебя. И на меня.
— Да, вложили нас в праздничной упаковке, кивнул Влад.
— Этот адрес я называл только, когда меня вызывали в вашу контору.
— И что значит? — недовольно поморщился Влад.
— Что нас продал кто-то из ваших.
— С этим не поспоришь, — вздохнул Влад. — Веселые дела в нашем царстве-государстве.
— Теперь ни тебе, ни мне на поверхность хода нет. Пока…
— Пока не закончим полностью зачистку, — поддакнул Влад.
— Верно, старшина, — кивнул Гурьянов.
При здравом раздумье Художник понимал, что действительно перегнул палку. И вообще забирает крутовато. Но тут уж как при прыжках с трамплина: если разогнался, то только лететь вперед и мягко приземляться, а в воздухе тормозить — это ни у кого не получится.
Плюс к этому знаменитое упрямство Художника, заставлявшее стоять на своем и когда нож у горла. Он знал, что никогда в жизни не уступит ни лаврушнику Гарику, ни кому бы то ни было иному.
Наказали руднянские армян в обычном порядке. Взлетел на воздух только что пригнанный из Германии новенький «Мерседес» главы армянской общины Рафа Григоряна. Заполыхал склад, где хранилась партия товаров 000 «Кавказ». Нескольких армянских торгашей избили резиновыми дубинками, отправив в больницу.
— Люди горячие. Жди ответа, — сказал Армен. Хотя он и был по национальности армянином, и воевал в Карабахе, но со своими земляками предпочитал не общаться, решив для себя, что он работает на руднянских, и с этого пути не собирался сворачивать.
— Не будет пока ответа, — сказал Художник. После того как вора в законе Гарика выкинули из города, армянская община на активный отпор не решится.
Ахтумской милиции разборы надоели давно, кроме того, у общины были кое-какие связи в руководстве областного УВД, потому сотрудники милиции рыли носом землю. Они задержали нескольких руднянских, вычислили одного, принимавшего участие в избиении армянского торговца. Тот делал Круглые глаза и талдычил, что к корешам просто черные придрались, ну и получили. Даже когда ему наваляли рубоповцы по первому разряду, выбить ничего не могли, поскольку был он обычный шпаненок, просто нанятый для этой работенки.
Между тем на ликерке кипели страсти вокруг дележа акций, управления предприятием. Подал было голос профсоюз, но Гринберг в своей привычной манере быстро разрешил проблему — кого-то подмазал, на кого-то надавил, кого-то облапошил. И практически получил под контроль ТОО «Эльбрус». Естественно, интересы Художника тоже забыты не были.
Руднянские, как принято, достаточно быстро обросли для финансовых операций, отмывки денег подставными фирмами, счетами, какими-то улыбающимися молодыми людьми — менеджерами, референтами, консультантами.
Росло соответственно и количество активных членов группировки. Некоторых Художник уже в лицо не знал. Но ядро — бригада, которая занималась мокрыми делами и которая была в курсе основных дел, — составляло меньше десятка человек.
Вместе с Гринбергом они начали открывать торговые точки в других областях — создавали сеть фирменных магазинов «Эльбрус». Естественно, в тех городах своя братва не дремала. И разборы не заставили себя ждать.
В Тверской области местная братва наехала на коммерсантов, когда еще только оформлялись регистрационные документы на магазин «Эльбрус». Бандиты действовали по правилам — пришли в офис, поинтересовались что и как, под кем лежит магазин, и сразу забили стрелку.
Стрелка состоялась тихим прозрачным вечерочком за дырявой оградой захиревшего тракторного парка, на фоне ржавых комбайнов и сенокосилок. Художник приехал один на скромной «Волге». Это стал его фирменный понт — появляться на старенькой машине, скромно одетым, не выпячивать челюсть, говорить спокойно, а когда слов не хватает — действовать сразу, без мата, ругани, пальцевания. И действовать по заранее продуманному в мелочах плану, предельно жестко.
Противная сторона, состоявшая из полутора десятков быков, прибыла на сияющем, с финтифлюшками и тонированными стеклами джипе — явно угнанном где-то в Европе и проданном за полцены, двух «девятках» и новенькой «БМВухе».
Художник вылез из машины, поежился. Местные несколько удивленно посмотрели на него — они привыкли, что стрелка должна быть стрелкой, чтобы народу было много, чтобы сверлили друг друга ненавидящими взорами, чтобы ненавязчиво угрожали, мерялись связями и, наконец, пришли бы к консенсусу или вцепились бы друг в друга.
Навстречу Художнику вышел лысоватый пузан, обильно разрисованный татуировками. Его пальцы были унизаны золотыми с бриллиантами перстнями — мода на этот прикид в Твери еще не прошла. Это был местный авторитет Тулуп.
— Здорово, братки, — Художник небрежно в приветствии махнул рукой, лениво зевнул и уставился на бугая.
— Здорово, коль не шутишь, — кивнул Тулуп. — Чего один ходишь по лесу? Не страшно?
Художник только пожал плечами.
Бугай ждал продолжения честного базара. Художник стоял, скучающе рассматривая его, и молчал.
— Глухонемой? — не выдержал бугай.
— Ты позвал, ты и говори. У меня к вам претензий нет.
— Зато у нас есть. Стекляшку поставили на нашей земле. Налоги не платите. Нехорошо.
— Кому нехорошо?
— Не по правилам.
— Вот что, Тулуп. Мы не фраера. Мы — порядочные люди. А люди людям работать не мешают.
— Не знаю, как у вас там, в Ахтумске. А у нас — поставил стекляшку — плати, хоть ты кто.
— И ты знаешь, кто мы?
— Знаю.
— Значит, плохо знаешь… Предложение одно — вы отваливаете, и мы больше друг друга не видим.