— Володя, завтра у тебя выходной. Нет, у меня кое-какие обстоятельства… Что?.. Нет! Никаких проблем. Все! — Он протянул Владу трубку, преданно глядя — мол, я все сделал, как просили.
Влад сжал кулак. Политик вжал голову в плечи. Но бывший оперативник овладел собой и опустил руку.
Армен сидел, положив руки на руль, слушал приемник. По «Русскому радио» надрывалась сдавленно и неэстетично новая всенародно любимая певица.
— Закурить не найдется? — оторвавшись от беседки и подойдя к «девятке», спросил один из бойцов — двухметрового роста жгучий брюнет с узкими, благородными ладонями и удлиненным, породистым лицом.
— Найдется, — Армен потянулся к бардачку за сигаретами, а когда разогнулся, в лоб ему уперся ствол.
— Выходи. И не трепыхайся, птенец, — прикрикнул брюнет.
Армен скосил глаза. , Еще двое бойцов держали его на мушке.
— Вы чего, мужики? — спросил Армен, вылезая из машины и кладя руки на затылок,
— Мужики лопатами работают, поц, — брюнет ударил его в солнечное сплетение.
Пока Армен кашлял и пытался восстановить дыхание, его оттащили в сарай, нацепили наручники.
— Что ж вы, волки, делаете? — прокашлявшись, воскликнул Армен.
И тут же заработал тяжелым башмаком по ребрам. На рот ему налепили липкую ленту.
— Лежи, сучара.
Бойцы заняли свои места во дворе. Как ни в чем не бывало они курили, переговариваясь, .травили анекдоты и какие-то истории. И смеялись.
Тем временем в зале коттеджа телохранители Гарика Краснодарского — один из них приезжал в тот злополучный раз в Ахтумск и получил ранение — обыскали Художника, изъяли нож с выкидным лезвием и усадили на диван.
— Беспредельничаете, — кивнул Художник.
— Кто бы говорил, — усмехнулся один из телохранителей Гарика, усевшись на стул рядом.
— Нарсуд. Судья и два нарзаседателя, — оценил Художник сложившуюся напротив него картину.
На стульях расселись Тимоха, Гарик и Большой. Вид у них был строгий.
— Держать ответ надо, Художник, — сказал Тимоха.
— Перед кем? — спросил Художник.
— Перед людьми.
— Да. Перед бакланом, за бабки короновавшимся? Перед положением, свою братву продающим? Перед древним вором в законе, который давно в маразме и на сходняках за бабки своим голосом торгует?
Гарик сделал едва заметный жест. Телохранитель врезал пленнику по уху так, что слова замерли у него на устах. Но потом Художник упрямо засмеялся.
— Ты нам предъяву делаешь? — осведомился Тимоха с насмешкой.
— Делаю, — с вызовом произнес Художник.
— За слова отвечают, — произнес Тимоха. — Сможешь обосновать?
— Время дадите — обосную.
— Нет. Сначала ответ будешь держать. Слишком много косяков ты упорол в последнее время, Художник. Слишком много, — сказал Тимоха.
По-русски это значило, что Художник сплошь и рядом по понятиям виноват перед братвой. Ну и дальше все последовало, как пародия на суд. Вообще, в былые времена воры относились к своим воровским судам с достаточной серьезностью. Был случай, когда ради справедливости суда зеки из лагеря в Коми запрашивали свидетельские показания тех, кто сидел в Оренбурге, и за два дня приходила малява с ответом. Но здесь была не правилка. Здесь был балаган, где роли расписаны.
— На законника руку поднял, — скучающе перечислял Тимоха грехи Художника.
— Поднял, — не мог не согласиться Художник. — Но честный человек законником Гарика может воспринимать, только наркоты обдолбавшись. Ему армяне отбашляли щедро, он судить приехал, как им выгодно.
— Людей обижал без оснований… Мокрые дела по беспределу чинил…
Набралось достаточно.
— На уголовку барабанил, — завершил Тимоха.
— Что? — удивился Художник.
— Матроса и Калигулу сдал в прошлом году РУБОПу. Было ведь дело.
— Ересь! — возмутился Художник. — Просто ересь!
— Я отвечаю за эти слова, — сказал Тимоха. Здесь не слишком заботились о соблюдении формальностей. Где это видано, чтобы судьей была пострадавшая сторона?.. Большой откровенно скучал. В одном месте он просто по-стариковски захрапел. Он давно был не при делах, но звание вора в законе дается пожизненно, и до смерти вор обладает правом голоса, так что на самом деле за деньги он голосовал на сходняках так, как платили. А поэтому жрал он от пуза, жил хорошо, не рискуя ничем, и почти каждый день сидел в кафе в центре столицы, где собирались такие же ветераны системы УИТУ, и вспоминал за чашкой чая былые времена, вертухаев, служебных псов и этап на Воркуту.
— Ну что, все ясно, — подвел черту Тимоха, хлопнув ладонью по столу. — Виноват, Художник, как говорят, по всем пунктам.
— Совесть вы потеряли, — вздохнул Художник.
— Мнение одно — по всей строгости, — заключил Гарик. Старый вор послушно кивнул:
— Да. Хе, — усмехнулся, вспомнив что-то свое, из древних гулаговских времен.
— Вилы, — кивнул положенец.
Дальше все было ясно. Удавка. И в пруд. Приговор окончателен, обжалованию не подлежит.
— Псы, — усмехнулся Художник.
И тут мир раскололся страшным грохотом. Дом сотрясло. Гарик рухнул на пол, прикрывая голову руками. Один из его телохранителей присел. Художник же рванулся вперед и, налетев спиной на уже разбитое окно, вывалился наружу, пробежал несколько метров и откатился за кусты, видя, как полыхают взорванные «Жигули»…
Все получилось так, как и планировали. У Художника в поясе, который он позаимствовал в охранном агентстве «Тесей», был микрофон, так что руднянские, затаившиеся неподалеку, могли слышать обо всем происходящем в помещении. Такой же пояс был у Армена, находившегося в самом опасном положении — был шанс, что его захотят убить еще до того, как закончат судить Художника.
Охранник у ворот кончил плохо. Подобраться к нему по-кошачьи и прочертить горло ножиком для профессионала не составило труда. Этот трюк Шайтан исполнил, когда правилка стала двигаться к концу.
Бойцы, слоняющиеся на улице у машин и беседки, были, в общем, готовы к нападению — знали, что Художник большой дока на хитрости. Но того, что произошло, они не ожидали.
Когда Художник произнес кодовое слово «псы», Шайтан нажал на кнопку, и оставленные на стоянке «Жигули», начиненные тротилом, рванули так, что в доме вылетели стекла, часть сарая рухнула.
Троих охранников смело осколками и волной. Еще одного Шайтан застрелил. Он видел, как вывалился Художник из дома. Теперь можно работать без оглядки. Шайтан подбежал к коттеджу и бросил гранату в помещение. Ухнул взрыв, и Шайтан со своим любимчиком, бывшим десантником Люком, прыгнули в комнату, поливая все автоматным огнем. Телохранитель Гарика был жив. Он спрятался за рухнувшим тяжелым буфетом и бесполезно дергал затвор пистолета, забыв, что не снял его с предохранителя. Шайтан застрелил его.
Гарик был мертв. Большой был мертв. А Тимоха был жив. Его не тронули осколки и пули. Он скрючился за диваном и пытался выглядеть мертвым. Но никого он не обманул.
— Вставай, — ткнул его ногой Люк. — Или стреляю.
Положенец поднялся нехотя. Его вывели на воздух и п ставили пред очами Художника.
— Ну что, самым хитрым хотел оказаться. Из-за какого-то самогонного завода кореша заезжим шелудивым псам продал, — буравил его взором Художник. — Эх, не положенец ты после этого. Падла смердячая.
— Художник, — положенца бил колотун. — Ты… Мы договоримся. Не надо…
Художник задумчиво смотрел на него. И вспоминал, сколько видел людей, стоящих перед лицом смерти. И реагировали все схоже. Одни — тупо, устав переживать и волноваться, они знали, что все кончено, и двигались, как роботы, выполняя пожелания палачей. Другие агрессивно взбрыкивали, кидались на стволы и, уже простреленные, пытались дотянуться до врага. Некоторые просто унижались, молили и перед лицом костлявой окончательно теряли достоинство. А Художник наслаждался этой минутой. Он изучал человека у бездны на краю.
— Отпустить тебя, Тимоха?
— Отпусти, брат. Город поделим. Ты мне всегда нравился. Черт попутал. Художник. Прижали меня москвичи. Сказали, что я за позор Гарика в ответе. Или нас с тобой обоих замочат. Или только тебя. Но теперь, когда Гарик мертв, между нами никто не стоит. Мы их всех поимеем… Мы такие дела закрутим. Мы тут всех… Художник, блядью буду, но…