– А вы должны понять, что я не могу не идти.
Шеф видел – боевая ракета вышла на курс. И резко спросил:
– Хорошо, какие ресурсы нужны? Выкладывай расчет. Люди. Оснащение.
Рокотов не имел права не только предлагать, но даже заикаться о таком варианте. Использование сил и средств отряда «Буран» внутри страны запрещено категорически. Однако бросать в подобной ситуации своего сотрудника на произвол судьбы он не мог.
– Нет, – отрезал Гурьянов. – Это мое дело. Личное…
– Ты – в Службе. И личных дел у тебя быть не может.
– Не было. Теперь есть.
Генерал покрутил в пальцах пластмассовую авторучку. Фактически начальник одного из его основных отделов просил разрешения на личную вендетту.
– Пиши рапорт. Месяц отпуска. При осложнении ситуации сразу на контакт. – Ручка хрустнула в пальцах Рокотова.
– Только не надо за мной присматривать.
– Обещаю, – неохотно произнес генерал. Это далось ему с трудом, потому что он имел привычку слово свое держать…
Ну а дальше – в квартиру брата. Гурьянов сорвал бумажную ленточку с печатью прокуратуры и вошел внутрь.
Еще недавно квартира была наполнена жизнью. Здесь звучали голоса, смех, велись беспечные разговоры, на плите жарилась яичница, в прихожей на полке накапливались прочитанные и непрочитанные газеты. Теперь тут никогда не будет как прежде.
Он был тут сразу после убийства. Здесь толпились оперативники, понятые. Они осматривали все с видом старьевщиков, разглядывающих ставшие никому не нужными ветхие вещи. У вещей такая судьба – они часто переживают своих хозяев. Гурьянов тогда вышел отсюда в числе последних и видел, как следователь закрывает и опечатывает дверь.
Что-то кольнуло его, когда он вошел в большую комнату.
Когда он в прошлый раз покидал квартиру, порядок в ней был несколько иным. И вещи были разбросаны по-другому. Кто-то здесь побывал, осторожно отклеив печать, а потом вернув ее на место…
Недолго Художнику пришлось править в камере следственного изолятора. Дело в отношении его передали в суд.
Признав свою вину, он попросил прощения у честных людей и умолял не лишать свободы. Но получил два года в шестой исправительно-трудовой колонии в Калачевском районе. Там устроился на блатную должность в клубе, где малевал плакаты с изображениями счастливо улыбающихся заключенных, вставших на путь исправления.
На зоне царил не воровской закон и даже не понятия, а беспредел. В то время любимой темой журналистов вдруг стало бесправное положение зэков, так что в ИТК-6 повадились правозащитники и корреспонденты. Для смеха Художник продемонстрировал юной, напористой и наивной сотруднице «Комсомольской правды» собственные рисунки и наплел о том, как он, молодое дарование, вынужден был красть, чтобы мать, оставшаяся без работы, не умерла с голоду. Эта история вышла в газете с его фотографией.
Удивительное дело – чем больше на зоне появлялось правозащитников и журналистов, тем хуже становилось там. Администрацию колонии так прижали, что она предпочитала не связываться ни с кем, воцарялся невиданный бардак. Предприятие, обеспечивавшее ИТК-6 заработком, почти остановилось, работы для зэков не было.
Беспредельщиков приходило все больше. Шпана, психи, наркоманы будто с цепи сорвались и баламутили зону. Треть сидела за изнасилования – таких раньше опускали, а теперь всех не опустишь, и они тоже пытались взять верх. Правильные пацаны, те, кто пришел сюда по велению сердца и по направлению своих наставников, пытались держать оборону. В этой компании Художник обнаружил Хошу.
В каких только переделках не побывал тогда Художник! И с каждым днем только набирался холодной ярости, ненависти и уверенности в себе. Вот он стоит напротив отморозка, размахивающего заточкой. У Художника в руках ничего, и он кричит:
– Режь!
В горло вдавливается острие заточки. Но Художник, не обращая на нее внимания, двигается вперед. Лезвие прокалывает кожу, течет кровь.
В глазах противника страх. Художник знает, что у того не хватит духу.
– Давай! – кричит он, зная, что противник отступит.
И тот отступает.
Художник же быстро понял, что отступать нельзя никогда. Через два месяца с новым своим корешем, слегка чокнутым, готовым за пачку чая подписаться на что угодно, он душит того своего врага подушкой.
Самое смешное – врачи дали заключение, что тот умер от сердечного приступа. Администрации было не до незапланированных жмуриков. Лишнее ЧП – это комиссия из управления, а хозяину (начальнику зоны) надо полковника получать.