Он разгладил бумагу и положил в папку. Быстро осмотрел жертву:
– Цел вроде. Вытирай сопли и пошли. Где живешь?
– За Фабричной. С матерью.
– Вот она обрадуется, – усмехнулся он.
– Ей все равно. Двенадцать часов. Она уже пьяная.
– Ну тогда давай ко мне…
Мужчина жил в Курееве – окраинном трущобном районе, состоящем сплошь из дощатых домишек – в большинстве самостроя. Здесь жило самое отпетое ворье города Дедова. Приезжали сюда гости из Ахтумска и даже из Москвы по каким-то блатным делам. Мораль у местных была простая: зону не топтал – ты не человек.
– Чаю? – спросил мужчина, когда они зашли в деревянный, с трехоконным фасадом дом.
– Если вас не затруднит, – вежливо произнес мальчишка.
Мужчина заварил чай в алюминиевой кружке, вытащил блюдце с вареньем. Себе налил стопку водки, махом опрокинул ее, закусил грибочком:
– Хороша, отрава!
Художник размешал в кружке варенье, отхлебнул сладкого чая.
– Ну как? – спросил мужчина.
– Тошнит немного.
– Настучали по голове. Это бывает. Чай пей. Жидкости надо побольше.
Художник огляделся. Его поразила стерильная чистота в комнате. В углу стояла никелированная металлическая кровать, на стене висел ковер с оленями. Деревенский колорит.
– Как тебя зовут? – спросил хозяин дома.
– Андрей.
– А я – Анатолий. Фамилия Зименко. Люди Зимой кличут… Хорошо рисуешь. – Он открыл папку, полюбовался на рисунок церкви.
– Выбросите, – произнес сдавленно Художник.
– Почему? Не хочешь напоминаний?
– Не хочу! – Художник отодвинул от себя блюдце с вареньем и хотел подняться со стула.
Зима мягко, но настойчиво усадил его обратно со словами:
– Ты, пацан, должен в рамку повесить этот рисунок. Чтобы он всегда напоминал, что «хомо хомини люпус эст».
– Что? – удивился Художник и посмотрел в смеющиеся глаза Зимы.
– В переводе с языка древних римлян означает сие, что человек человеку волк – это была единственная фраза, которую Зима знал по-латыни. – Не согласен?
– Не знаю, – пожал плечами Художник.
– Знаешь, эти молокососы тебя бы убили. Им надо было убить. – У Зимы хищно раздулись ноздри. – Они щенки. А им хочется стать волками… Да, Андрюха, человек человеку волк. Чтобы выжить, нужно быть самым свирепым волком.
– Я не знаю. – Художник поморщился от боли в ребрах.
– Правильно. Ты пока вообще ничего не знаешь. Вот я тебе и объясняю.
– Зачем?
– Потому что я тебе жизнь спас. И теперь ты принадлежишь мне, со всеми потрохами… Да шучу. – Зима сказал таким тоном, каким не шутят. – Ладно. – Он опять улыбнулся, и Художник поймал себя на мысли, что этот человек ему нравится. – Приходи, как скучно станет, волчонок…
Художнику не хотелось снова приходить сюда. Зима и притягивал, и пугал его. Но через три дня ноги сами принесли его в Куреево. И снова они пили чай с вареньем. Снова Художник услышал пространную лекцию о волках, стаях, травоядных, которые составляют большую часть человечества и созданы для того, чтобы волки на них охотились.
Дальше в судьбе Художника все складывалось, как и у тысяч таких же неустроенных пацанов. Зима таскал его с собой, притом не только в Дедове, но и в областной центр Ахтумск. В папиросном дыму, под слова фени и звон наполненных водкой стаканов мальчишка быстро научился понимать различия между гоп-стопниками и домушниками, узнал, чем отличается форточник от майданщика и какие нравы царят за колючкой. Немало наслышался он о самом болезненном для блатных текущем моменте – о новых то ли фраерах, то ли бандитах, которых прозвали «комсомольцами». Они жестоко, с жадным нахрапом, не боясь ни чужой, ни своей крови, часто не думая о последствиях, атаковали растущие как на дрожжах кооперативы. Тогда только начинало входить в обиход понятие «рэкет».
Зима подкармливал паренька – давал и продукты, и немножко денег. И наконец в жизни Художника произошло несколько судьбоносных и закономерных событий.
– Пора к делу приучаться, – заявил однажды Зима. – В десять вечера приходишь ко мне.
Этой ночью они подломили магазин.
– Учись, волчонок, – сказал Зима, раскладывая инструмент.
Художник светил фонариком, и в его бледном свете Зима принялся за несгораемый ящик, где должна была быть выручка и зарплата работников.
Ящик сдался через пятнадцать минут. Вытерев рукавом пот со лба, Зима распахнул дверцу, вытащил несколько тугих пачек денег и резко кинул:
– Двигаем отсюда в темпе вальса.
Увидев, что Художник хочет прихватить со стола какую-то безделушку, ударил его по руке и прикрикнул: