— Хороша азиатка! А глаза какие! Умеют же тут, в пустыне, сии дикари находить свои радости!
— Не для всех они здесь доступны. Дозвольте заметить, на сего бая много пастухов старается, — сдержанно сказал Павел Петрович.
— Чего же удивляться: так самим господом положено, — безмятежно отозвался сенатор. — Бай, без сомнения, умен, вот и сыт, и красавицами окружен, а пастух глуп, к тому же лентяй, — вот и гол, и желудок у него пуст! Где ему, нищему, жену прокормить!
Они говорили на разных языках, и раздосадованный Аносов, отвернувшись, стал разглядывать степь, полную буйного майского оживления. Смолк и сенатор. В стороне сверкали разливы Иртыша, веяло прохладой. Анненков задремал. В казачьих станицах застыла мертвая тишина. Лишь на безграничных пастбищах паслись резвые конские табуны да в синем небе, высматривая добычу, кружили орлы-стервятники.
Долог, долог путь по сибирским дорогам! Но еще томительнее и тяжелее показался он Аносову на этот раз. Спустя несколько дней они проехали старую сибирскую Колывань, минули Бердск, добрались до Тальменки и только изредка перекидывались скучными отрывочными фразами.
Вечером на закате перед ними поднялся высокий берег Оби. Аносов оживился. Наконец-то Барнаул!
По приказу сенатора тройка помчала их прямо к белокаменному дому начальника Колывано-Воскресенских заводов. Осматривая особняк, Анненков заметил:
— Прекрасен!
Еще более изумился столичный ревизор, когда вступил в покои, убранные с большим вкусом и роскошью. Оглядывая обширные залы, устланные бухарскими коврами и заставленные горками с чудесным фарфором, сенатор не удержался и восхищенно воскликнул:
— О, да здесь уголок Петербурга!
Его угостили изысканным обедом, который подавали вышколенные лакеи в темных фраках и белых перчатках. Горные чиновники, в большинстве инженеры — питомцы Горного корпуса, вели непринужденный разговор о литературе и театре; они были изящны, речи их — остроумны и свободны. Анненков за чашкой крепкого черного кофе шепнул Аносову:
— Кто бы мог подумать, что здесь я встречу таких милых людей и такой комфорт!
Но еще больше удивился сенатор вечером, когда прибыл на бал. Он не верил своим глазам: перед ним кружились пары, ничуть не уступавшие в нарядах и манерах столичному обществу. Барнаульские дамы тоже были одеты со вкусом, многие из них говорили по-французски, — всё здесь напоминало уголок великосветской петербургской гостиной.
На вопросительный взгляд сенатора Аносов шепнул:
— Не удивляйтесь: горные инженеры — люди просвещенные. Единственная утеха для них в сем глухом месте — книги, музыка и хороший наряд. Верьте, есть дамы, которые наряды выписывают из Парижа…
Павел Петрович смолк, не досказав своих мыслей. А хотелось добавить, очень хотелось: «И всё это добывается не совсем честными путями. Есть которые и плутуют сильно»…
Анненков не интересовался ни прошлым Барнаула, ни заводами. Ему не хотелось расставаться с приятным обществом, но прогонные, командировочные гнали его дальше.
— Везите меня туда, где больше всего добывается серебра, — попросил он Аносова.
— Тогда вам необходимо посетить Змеиногорск, — ответил Павел Петрович. — Вы увидите старейшие рудники на Алтае.
— Превосходно! — согласился сенатор.
И вот тройка снова мчит Аносова и сенатора по степи к быстрому Алею. Степи скоро надоели столичному гостю.
— Где же горы, где же Алтай? — хмуро спросил он Аносова.
Только на второй день за почтовой станцией Калмыцкие Мысы в синей дали встали Алтайские горы. Невысокие сопки кутались в облака.
— Значит, скоро и заводы? — спросил ямщика сенатор.
— Что ты, барин, только полпути отмахали. Нам еще скакать и скакать! — весело отозвался тот, горяча и без того быстрых и выносливых коней.
— Я полагаю, что вам небезинтересно будет посетить Колыванскую шлифовальную фабрику, — осторожно заметил Аносов. — На ней изготовляются знаменитые вазы. Вы помните «Царицу ваз»? Ее изготовили в этом краю.
— Всё, что касается интересов моего государя, меня радует, — с важностью ответил ревизор. — В Колывань, так в Колывань!
— Э, барин, — вдруг горячо заговорил ямщик. — Милее нашего края на земле не отыскать! Любого цвета камень здесь найдется. Мраморы, порфиры, яшмы, — глаз не отвести. Сказывают, когда царица те камни-самоцветы увидела — обомлела. И наказала она каменное диво сделать…