Выбрать главу

Молотобоец опустил молот, обеспокоенно толкнул товарища:

— О чем молвишь, дурень? Неровен час, за такие слова и тебя заодно по сибирской гулевой пустят!

— Не я первый, не я и последний! — не унимался смелый ковач. — Эй, глянь-ка сюда, сколь тут припасено для нашего брата, мужика, веселых затей! — он озорными глазами показал в угол.

Там грудой лежали тяжелые ржавые рогатки, дубовые обтертые колодки, ошейники с гвоздями, на которых засохла кровь.

При виде этих орудий, предназначенных для истязания непокорных крестьян, Аносов поморщился.

— Что, барин, не по нутру наши изделия? — насмешливо спросил кузнец.

— Не по нутру! — признался Павел Петрович. — Такой мастер, как кузнец, и, помилуй бог, куда твое умельство уходит! — сказал он с горечью, и молодой ковач уловил его тоску, понял Аносова и откликнулся сердечно:

— Это верно, на всем белом свете нет лучше нашего ремесла! Не зря кузница в селе на первом месте! Эх, барин, и мастера у нас тут — на всю Россию поискать! — вдохновенно вымолвил он. — Не зря о ковачах толкуют, что блоху подковать могут… Мне такое самому не доводилось, а вот скорлупу с куриного яйца, изволь, очищу молотом и белка не коснусь! Глянь-ко! — он схватил кувалду и крикнул товарищу: — А ну, давай!

Молот описал мощный полукруг и крепко ударил по раскаленной поковке. Удар отличался меткостью и точностью. Ковач ковал, и слух его обостренно ловил звон металла; он зорко следил за движениями своего напарника. Синеватые искры метелью летели из-под молота, слепили ярким сиянием, веселили сердце игрой.

«Эх, чародеи мои, чародеи! — со вздохом подумал Аносов. — А что они делают? И кто в этом виновен?»

— Эй, вы, там! — зычно крикнул в кузницу унтер, и сердитое усатое лицо его появилось в дверном просвете. — Кончайте, что ли!

— Изволь, готово! — брякнул цепью ковач и опустил ее в бадью со студеной водой. Миг, — и взвился пар, зашипело раскаленное железо, и снова наступила тишина.

Кузнец вынул мокрые кандалы и подал их конвойному.

— Получай монисто! Эх, служивый! — он не договорил, безнадежно махнул рукой и отошел прочь…

Через несколько минут за стеной кузницы раздалась грубая команда, а вслед за этим загремели кандалы.

— Тронулись, родимые! — хмуро вымолвил ковач. — Погнали в Сибирь, на каторгу. Ух!.. — тяжко выдохнул он. — Мне бы силу, сковал бы другое…

Он не договорил, выглянул в дверь кузницы, облегченно вздохнул:

— Ушли ярыжки!

Молодой кузнец поднял голубые глаза на Аносова, встряхнул кудрями и неожиданно запел:

Как идет кузнец Да из кузницы…

— Слава! — дружно подхватили мастеровые.

Что несет кузнец? Да три ножика. Вот уж первый-то нож На злодеев вельмож; А другой-то нож На судей на плутов; А молитву сотворя, Третий нож на царя! Кому вынется Тому сбудется; Кому сбудется Не минуется.

— Слава! — гаркнули разом кузнецы…

Аносов не ждал конца песни. Услышав, что третий нож готовится на царя, он опустил голову, вышел из кузницы и побрел прочь.

— Эй, барин, куда же ты? — раздался позади встревоженный голос запевалы.

Аносов скупо ответил:

— Пора на станцию, дела ждут!

— Не обессудь, господин, что так вышло. Сами понимаем! — простодушно извинился парень. — Что же поделаешь, коли на душе наболело и не стерпеть…

Павел Петрович промолчал. Когда он вернулся на станцию, буяна-фельдъегеря уже не было, — ускакал дальше. За столом у ведерного самовара, пышущего паром, в распахнутой поддевке сидел купец и со свистом тянул кипяток из блюдечка. По его лицу струился обильный пот…

— Ты, батюшка, пока шатался, я сделку обладил одну! — похвастался купец. — Садись к столу да угощайся!

Аносов, вежливо поклонившись, отказался от чаепития.

— Гнушаешься, барин? Эх, ты, а ведь я гильдейский, не какой-нибудь! Садись, милай, я ведь мильонщик, за всё плачу! — грубо сказал купец, нагло разглядывая бедную шинель Аносова.

Лицо и уши горного офицера вспыхнули. Он хотел осадить нахального гостинодворца, но сдержался и снова вышел на улицу. Позади, в избе, всё еще раздавался громкий гомон. Битком набитая проезжим народом, станция гудела, словно растревоженный улей. То и дело открывались и хлопали двери, пропуская в тепло подрядчиков, скупщиков, приказчиков, чиновников, торопившихся по делам в Москву.

Аносов стоял у дороги, за которой простиралось широкое бескрайное поле. Сизая дымка скрыла горизонт, а под самым небесным куполом вдруг пробилось скупое солнце и засинела полоска.