— Ну, отслужил твой барабан для меня свою службу!
— Что верно — то верно! — согласился Захар. — Уедете и забудете нашего брата. В большие люди выходите!
— Что ты, Захар, разве можно забыть! — с искренним сожалением отозвался Аносов. — Не раз вспомню!
— В народе так поется, — тихо и добродушно отозвался служитель:
Захар грустно посмотрел на юношу, пыхнул дымком из коротенькой глиняной трубочки и душевно вымолвил:
— То-то же, не забывайте нас. А в жизни и труде берегите простых людей, Павел Петрович; они всегда будут вам верными помощниками.
— Спасибо за совет! Эх, Захар, Захар, если бы ты знал, как жалко мне покидать тебя!
— Ну уж и жалко! Тоже скажете! — просиял служитель и кивнул в сторону классов: — Суматоха кругом! Велик будет праздник, и съезд ожидается большой!..
Аносов пошел дальше. Гул и звонкие голоса наполняли залы. Вот уже много дней с утра и до поздней ночи здесь кипело оживление: везде красили, чистили, мыли. В учебных залах учили танцевать, маршировать, петь, фехтовать. Корпусный капельмейстер Кудлай, тонконогий и перетянутый в талии словно оса, со встрепанными волосами, то хватался за голову и горестно раскачивал ею, то громко взвизгивал:
— Не так! Не так! Ах, боже мой, что я с вами буду делать!
Завидев Аносова, он закричал:
— Иди, иди сюда! Ты нам нужен!
Но Павел знал, что сейчас начнется самое скучное: длинный тощий кадет Бальдауф должен читать свои стихи. Аносов промчался мимо распахнутой двери и юркнул в спальную камеру. Тут в проходах между койками расхаживали с озабоченным видом его товарищи — выпускные унтер-офицеры. Видно, и они переживали свое предстоящее расставание с корпусом. Высокий громкоголосый Алеша Чадов выкрикивал фразы из речи, которую собирался произнести при вручении ему аттестата. Со стороны он очень походил на рассерженного индюка.
Навстречу Аносову бросился широкоплечий унтер-офицер Илья Чайковский.
— Павлуша! — обрадованно закричал он. — Где ты бродишь? Ты ничего не знаешь! Мы поедем на Урал! На Урал! — взволнованно повторил юноша и хлопнул друга по плечу.
— Не может быть! — засиял Аносов. — Это счастье. Я всегда мечтал о горном деле!
— Но там глушь; и это после Санкт-Петербурга! — лукаво заметил Чайковский.
— Разве ты недоволен? — удивленно спросил Аносов.
— Нет, я очень и очень доволен, милый мой! — улыбнулся кадет и обнял друга за плечи. — Я все эти годы мечтал о российских просторах, о суровых горах и дремучих лесах. Часто во сне вижу себя кладоискателем. Знаешь, Павлуша, мы, как волшебники, будем открывать сокровища. На Каменном Поясе, в скалах, — огромные подвалы, мы подходим к мшистым камням и говорим вещее слово: «Сезам, отворись!». Перед нами распахиваются недра и, смотри, сколько богатств в них! — Юноша мечтательно вскинул голову и посмотрел на друга.
— Вижу их, вижу эти сокровища! — весело подхватил Аносов. — Вот железо — из него будут ковать плуги и мечи. А вот камни-самоцветы. Так и горят, так и переливаются огнями. Любуйся: тут рубины, сапфиры, яхонты, вишневые шерла[1], а вот аметист, горный хрусталь. Много есть диковин на Урале. Есть там целые горы из железа и медной руды. И платина, и золото! Дивен Урал!
Чайковский улыбнулся другу:
— В давние годы русский рудознатец Ерофей Марков впервые в нашей земле, на Урале, отыскал золото. И Михайло Васильевич Ломоносов воздал сему должное; так возрадовался, что оду написал. Послушай:
— Рифеи — так в древние времена наш народ величал Урал. Ломоносов верил, что русские не в сказке, а въяве добудут богатства из недр земных на удивление всему свету и на устрашение врагам России!
Аносов ласково обнял друга за плечи. Заглядывая Чайковскому в глаза, сказал сердечно:
— Илюша, прекрасны твои слова. Ломоносов — наша краса и гордость! Мы все пойдем по его пути! Он написал для нас, русских металлургов, свои «Первые основания металлургии, или рудных дел». Это — евангелие для российских горщиков. Только Михайло Васильевич создал подлинную науку о недрах, как и где находить металлы и минералы!..