Выбрать главу

У Аносова кровь прилила к голове. Он вскочил и решительным шагом подошел к незнакомцу.

- Сударь! - угрожающе сказал он. - Если вы не прекратите клеветы на русский народ, я не ручаюсь за себя.

- Позвольте, позвольте, я не понимаю вашего... - пожимая плечами, запротестовал проезжий.

- Это следует понимать! - резко вымолвил Аносов. - Знаете ли вы, что на Урале уже шесть лет, как действует первая железная дорога? Слышали ли вы, сударь, о Черепановых? Известны ли вам имена Ивана Ползунова и Фроловых? Вы ходите по великой земле, родившей Ломоносова, и поносите талантливый народ!..

Важный путешественник поспешил ретироваться. Сбегая с крыльца, он развел руками и вымолвил на ходу:

- Скажите, какой решительный генерал!..

Глава пятая

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА УРАЛ

Падал густой снег, когда тройка приближалась к Златоусту. В белесой мути скрылись вершины Таганая, Юрмы, очертания Уреньги. Кони ускорили бег. Ямщик ухмыльнулся в бороду:

- Городок близко, почуяли стойла!

Вот и первые домики. Из снежной пелены навстречу медленно выползали дровни. На них лежал грубый тесовый гроб. Печальная встреча. У гроба сидел лишь возница, кругом ни одной души.

- Стой! - крикнул ямщику Аносов.

Кони остановились. Смолкли погремки-бубенцы. Павел Петрович вылез из саней, снял треуголку и медленно подошел к дровням. Седой, нахмуренный возница с недоумением посмотрел на генерала.

- Кого хоронишь? - спросил Аносов.

- Безродного на погост везу, барин. Медведь в лесу задрал.

Мрачное предчувствие овладело Аносовым. Он невольно воскликнул:

- Неужели дед Евлашка погиб?

- Он и есть, барин. Бобыль, и хоронить некому. Эх, и дела! - вздохнул дед.

Павел Петрович махнул ямщику, тот понял жест: повернул тройку и поехал следом за Аносовым, который безмолвно пошел за гробом. Кладбище было далеко за городом на горном скате. Из ущелья дул пронизывающий ветер, но Павел Петрович не надевал треуголки. Снег редел.

Возница пожаловался:

- Продрог до кости. Зипунишка, вишь, какой дрянной...

Аносов скорбно молчал. Ветер со злым упрямством ударял в лицо. О чем было говорить? Вот ушел из жизни простой человек, охотник Евлашка, как будто никому не нужный. А кто, как не этот следопыт, открыл Аносову глаза на богатства Ильменей? Кто, как не он, помог добыть корунд и графит? То, что удалось сделать Павлу Петровичу, - плоды рук всех тружеников: следопыта Евлашки, литейщика Швецова, граверов Бояршинова и Бушуева. Сколько их, безвестных талантливых русских мастеров, беззаветно отдавших свои силы для возвеличивания Родины!

В редком снегопаде показалось кладбище. Распахнутые ворота. Сугробы. По глубокому снегу дровни дотащились до раскрытой могилы. Павел Петрович подошел к краю. Глинистые края ямы сверкали изморозью. Подле стоял седовласый могильщик с кайлом в руке. И тут Аносов спохватился:

- Позвольте, как же без священника?

- Что ж делать, батюшка, постеснялись иерея звать. Не на что! скорбно пояснил возница. Он сошел с саней и засуетился: - Вот и приют готов! Не позовете ли, сударь, ямщика? Поможет гроб опустить...

Вчетвером они осторожно на вожжах опустили гроб в могилу.

- Прощай, друг! - дрогнувшим голосом прошептал Аносов, и слёзы блеснули на его глазах. - Спасибо тебе за честный твой труд...

По крышке гроба глухо застучали комья земли. Когда над могилой вырос свежий холм, Аносов достал кошелек.

- Возьмите, старики, - смущенно предложил он и протянул им по рублю. - Берите на бедность. Вижу, трудновато доводится вам...

Аносов забрался в сани, и тройка снова помчалась в город...

Татьяна Васильевна засияла и, смеясь и плача, бросилась навстречу мужу, когда он переступил порог:

- Просто не верится! Слава богу, наконец ты вернулся, и еще генералом!

Он бережно обнимал ее за худенькие плечи и уговаривал:

- Ну, будет тебе, будет... Дети...

Ребята уже давно тянулись к отцу.

После объяснений и радостных восклицаний шумно уселись за стол.

Зимний день в горах короток, быстро гаснет. Засинели сумерки. Усталый Аносов едва добрался до кабинета и взглянул на рукописи. Они лежали в порядке, прибранные любовной рукой жены. Ни пылинки. Татьяна Васильевна никого не впускала в это святилище, боясь, чтобы не причинили беспокойств Павлу Петровичу.

Вернувшись из странствий, он с особым удовольствием растянулся на диване и, окруженный семьей, рассказывал о столице. Свои разочарования и огорчения он деликатно скрыл от семьи. Пусть будет радостным и тихим этот вечер!

Хотелось отправиться на завод и узнать о литье, но Аносов отложил посещение до утра.

Детей уложили спать. Татьяна Васильевна рассматривала подарки, привезенные мужем из Петербурга. Павел Петрович незаметно вышел из дому. Кругом была такая глубокая успокаивающая тишина, что слышался шорох падающего снега да согревающее дыхание большого завода. Аносов сошел с крылечка. Давно смолкла частая дробь колотушки. Но сторож не спал, он сидел на скамье и вполголоса пел:

Едут здесь купцы со товарами,

А везут они в сумке золото,

В сундучках везут семицветики.

Нападем на них ночкой темною,

Отберем у них чисто золото,

Со товарами мы расправимся,

Со хозяином рассчитаемся:

Вздернем разом их на сосёночки,

Пусть погреются здесь на солнышке!..

"Ничего, хороша для стража песня!" - улыбнулся Аносов и остановился перед караульщиком.

- Здравствуй, Василий, голос у тебя приятный! - нарочито громко похвалил он.

- Батюшка, приехал! - обрадовался старик. - Прости меня, окаянного, на разбойничью песню польстился!

- Ну, как, не уворовали тебя?

- Что ты, что ты, батюшка, кому я нужен, старый да калека! - замахал руками Василий. - Ночь-то какая тихая. Небось, соскучился по заводу? ласково спросил сторож.

- Затосковал, - признался Аносов.

Они прошли до плотины, полюбовались огнями доменных печей и вернулись к дому начальника.

Татьяна Васильевна с тревогой на лице встретила мужа:

- Ты куда ходил?

- Захотелось подышать морозцем, - слукавил он и уселся у огонька...

После длительной разлуки он пошел прямо в заводские цехи. На потертом мундире блестели генеральские эполеты. Аносова поразило, что мастеровые притихли. Не беда ли случилась в его отсутствие на заводе? Нет, всё было в порядке. Его поздравляли, но какое-то отчуждение, смущенность читал он на лицах рабочих. В чем дело?

Наконец-то литейный цех. На пороге мастер Швецов и подручные. Швецов молча поклонился, прокашлялся и глуховатым баском вымолвил:

- Позвольте поздравить, ваше превосходительство...

Павел Петрович обиделся:

- Да ты что, Николай, неужели не нашел теплого слова ради такой встречи? Давно ведь не виделись!

Швецов вдруг оживился, хмурость как рукой сняло. Радостно улыбаясь, он обнял Аносова:

- Дозволь поцеловать с возвращением...

- Давно бы так! - взволнованно вырвалось у Аносова, и он крепко прижал литейщика к груди. - Соскучился и по тебе, и по литью...

Старик всё еще косо поглядывал на эполеты Аносова, и Павел Петрович, догадываясь, что его смущает, привычным движением сбросил мундир, засучил рукава рубашки и предложил:

- Ну-ка, покажи, как ведет себя литье в тиглях!..

Началась обычная жизнь. Пришлось делить время между заводом и золотыми приисками. А в это время в Петербурге в Российской Академии наук имя Аносова произносилось на все лады. Предстояло одиннадцатое присуждение демидовских наград. Многие горные инженеры настаивали отметить научные труды Павла Петровича.

- Этого не может быть! - с возмущением протестовал непременный секретарь Академии - маленький Фус. - Аносов есть практик, не ученый. Академия уважает лишь чистая наука!

Желчный и хитрый, он сумел склонить к своему мнению президента Академии князя Уварова. Барственный, с брезгливо поджатыми губами вельможа, ничего не смысливший в науке, вторил Фусу:

- Как можно войти в святилище науки со столь житейскими делами!

Академик Кумпфер, который раньше интересовался магнитными силами булата, теперь вместе с Гессом выступил против Аносова. В июне петербургские друзья Павла Петровича прислали список с решения Академии наук, читанного на публичном заседании Академии 22 мая 1842 года.