- Вот спасибо за ободрение! А ну-ка, копну! - Никифор взмахнул кайлом и врезался в породу.
Высокая, толстоногая девка, ловко орудуя лопатой, проворно наполняла бадью песком.
Завидя Аносова, она выпрямила широкую спину, задорно крикнула:
- От Сюткина, барин, идешь? Попробуй-ка с лопатой, это не чаи гонять!
- Что ж, попробую! - спокойно отозвался Аносов и, взяв из ее рук лопату, стал спорко работать.
- Гляди-ка! Руки белые, слабые, а старается, как мужик! - удивилась девка и вдруг засуетилась: - Давай лопату... Вон пучеглазый дьявол ползет! - показала она взглядом на шагающего по отвалу смотрителя...
В черном сюртуке с белыми пуговицами, смотритель подошел к Аносову. Вылупя глаза, заговорил хрипло:
- Ваше превосходительство, да разве же это возможно вам? - он перевел злой взгляд на девку и грубо сказал: - Куда лезешь? Не видишь, сам генерал перед тобой!
Девка потупилась и взяла из рук Аносова лопату. Павел Петрович нахмурился и сказал смотрителю:
- Что мне можно, а чего нельзя - знаю сам! И ничего плохого она не сделала, чтобы кричать на нее. Работает на совесть!
Девка благодарно взглянула на Аносова и усердно взялась за дело.
Под ногами хлюпала жидкая грязь. Дали заволокло беспросветными тучами. Аносов шел, внимательно вглядываясь в породу. Что-то блеснуло в разрезе. "А ведь это похоже на золотоносную жилу!" - подумал он и сказал:
- Посмотрите, что здесь!
Старатели загляделись на породу. Неоднородную прослойку по всей длине прорезала извилистая линия, справа темноватая, обрызганная зеленовато-желтыми пятнами.
Павел Петрович поднес фонарь, и прожилок словно ожил - засверкал, заиграл искристыми гранями.
- Это золотоносный пирит! - сказал Аносов. - Ну, как, братцы, будет золото? - обратился он к рабочим.
За всех ответил сухонький, с реденькой бородкой старатель:
- Богатимое место! Только счастье разное.
- Что ты болтаешь? - перебил его другой, с диковатыми глазами. Счастье-то одно для всех тут: ревматизм да грыжа! А то пласты вскрываешь и себя в могилу зарываешь.
- И всё-таки стараешься? - лукаво спросил Аносов.
- Известно. Да и как отстать, когда тянет к жиле. У горщика одна песенка!
Добыча шла удачливо, и Павел Петрович решил вернуться в Златоуст. По грязной дороге, по колдобинам кони потащили экипаж в горы...
А Никифор Сюткин тем временем взмахивал кайлом. Место подошло заманчивое. Тяжелый удар старателя пришелся по раздуву. Кругом твердая порода, а в середине пустота.
- Ух! Что же это? - загорелся Сюткин. Он припал к щели, и сердце часто, часто забилось. Схватив лом, обливаясь потом, он вывернул самородок. Но какой! Вот оно счастье!
В яме лежал огромный темно-коричневый кусок с приставшей к нему мокрой глиной.
- Окся! - закричал старатель. - Кабана выкопал!
Широкоплечая девка бросила бадейку и побежала к яме.
- Батюшки вы мои! Неужто и в самом деле оно?
- Ага, - золото!
Уже бежал народ. Побросав кайлы, лопаты, инструмент, люди торопились увидеть самородок. Поспешил и Шуман.
- Да-а! - в раздумье сказал он. - Это как же так?
- И сам не знаю, - чистосердечно признался Сюткин. - Долблю кайлом край ямы, что под углом бывшей конторы. Слышу - твердое... "Не камень это", - подумал и заглянул туда, а на меня и блеснуло. Просто ошалел я... Кричу Оксе: "Зови смотрителя, самородок выпал!".
В торжественной тишине старатель, краснея от натуги, поднял самородок и взвалил его на тачку.
- Поехали на весы! - крикнул Сюткин.
Под охраной двух казаков, горного поручика Шумана и смотрителя самородок доставили к шлангу. Тщательно обмыли находку и положили на точные весы, которые хранились под стеклом.
Старатель с трепетом смотрел на стрелку. Вот смотритель поставил пудовую гирю, а самородок и не дрогнул.
- Чудо! - вымолвил поручик. - Ставьте еще гирю!
И под тяжестью второго пудовика самородок лежал солидно, внушительно. Прибавили пятифунтовик, но и тут не поднялся золотой клад.
- Еще подкинь! - весело выкрикнул Сюткин.
Наконец стрелка весов сдвинулась, и отсчет показал вес самородка - 2 пуда 7 фунтов и 91 золотник...
- Ну, и Сюткин. Схватил-таки жар-птицу за золотое перо!
- Смотри, не загордись, парень! - присел рядом кряжистый бородач. Золото, брат, не только богатство несет: через него и жадность, и горе, и пропойство...
- Это истина, мужики! - вмешался в беседу старатель с реденькой русой бороденкой. - Скажу вам правду про старое да бывалое...
- Говори, Ермил!
- Так вот, братцы, робил у нас старатель один. Годов пять, поди, на прииске надрывался, а золото в руки не дается. И идет он раз по лесу, а дума одна: "Ух, если бы мне попало золото, враз жизнь по-иному бы повернул!". Только подумал, а тут что-то сверкнуло, словно огнем душу обожгло. Он застыл и глазам не верит: под елочкой золотая свинья стоит. Одумался старатель и стал красться к хавронье, а она от него прочь. Однако мужик смекалистый и упрямый, не растерялся и ну бежать за ней. Догнал и домой приволок. Ну, а избенка, известно, какая его! Закут, темно, тесно, бедность; тараканы, и те с тоски передохли. А тут такое богатство привалило! Видно, измытарился от голодухи, горемыка. Что ж на свинью-то глядеть: отрубил он ей ногу, иначе нельзя обойтись. У самого сердце ноет: жаль свинью без ноги оставить. Ладно, приделал ей осиновую.
- Ух ты, ловкий! - засмеялся Сюткин.
- Погоди смеяться, сказ еще не весь, - сурово остановил его рассказчик. - Сдал он свиную ногу перекупщику и выпил... А выпил - и в кураж вошел. Между тем денежки уже все. Пришлось вторую ногу рубить, а там, глядишь, третью. Отрубит и осиновую приделает. Через неделю, родимые, стала свинья на осиновых ногах. Потом, глядишь, и уши оборвал. Заскучал парень и решил раз во хмелю показать себя: разрубил всю свинью, продал по частям золото и забедокурил. Пил сам, весь прииск споил, бархатом дорогу укрывал, окна бил. "Чего хочу, то и сделаю!" - ломался он. Свинья хоть и золотая, а не на долго хватило: всё в трубу дымом вышло. Пришлось без похмелья на работу стать, опять на золото. И снова нищ, - яко наг, яко благ, яко нет ничего! Поглядел на свое рубище, вздохнул и говорит: "Эх, на мое горе кто-то свинью подложил... Если бы теперь попала, умнее был бы..."
- Нет, шалишь, не всегда такое фартит! Раз-два, - а весь век - нищий и каторжный! - с горечью сказал кряжистый бородач. - Ну, братцы, за работу пора! Гляди, нарядчик идет!
И опять все взялись за кайла и лопаты, и стали ворошить холодную влажную землю...
В это время поручик Фишер с конвоем казаков отвез самородок в Златоуст. Аносов внимательно осмотрел золото и велел снять точную деревянную копию с самородка, которую густо позолотили и положили на хранение в арсенал.
Павел Петрович сказал поручику:
- Этот первый в России самородок по величине пусть будет и не последним! Сегодня же отправитесь к начальнику Уральского хребта и вручите ему сие богатство.
Поручик немедленно выбыл в Екатеринбург. В горном управлении, как только узнали о редкости, сейчас же допустили посланца к генералу Глинке.
Глинка пристально смотрел на самородок.
- Да-а, велик кусок, - тихо вымолвил он. - Чего в нем больше: радостей или горя?
Он долго стоял над самородком, не в силах оторвать глаз от золота. Натешившись зрелищем, Глинка прошел в канцелярию и продиктовал приказ.
Поручик Фишер, не дожидаясь "золотого" транспорта, по этому приказу отбыл с находкой в Санкт-Петербург, чтобы лично доложить Канкрину все подробности события.
Невиданный самородок доставили в столицу и торжественно положили на крытый зеленым сукном стол. Министр склонился над матовой золотой глыбой.
Министерство опустело: кончились служебные часы. Только секретарь не уходил. Осторожно заглянув в щель, он увидел, что Канкрин сидит всё в той же позе.
"Какую страшную власть имеет золото! - подумал тщедушный чиновник. Даже сам господин министр не может наглядеться на сей презренный металл. Каково?"
Глинка предписал начальнику горного округа Аносову:
"Нашедшему самородок Сюткину выдать денежную награду по пятнадцать копеек за золотник, или 1266 рублей 60 копеек. Но так как заводский человек Сюткин в настоящее время несовершеннолетний, к тому же сумма эта, по ограниченности его потребностей, может быть растрачена им совсем непроизводительно, то я признаю за полезное выдать ему на руки только 66 рублей 60 копеек, остальные же деньги положить на хранение в государственный банк и, по мере накопления процентов, ежегодно ссужать ими Сюткина..."