- Ладно, похлопочу за тебя, - пообещал ему Аносов.
- Сделай милость, не откажи! - серьезно, по-мужицки, попросил "рекрут".
- Как тебя звать-то?
- Заюшкин. Не забудь, Заюшкин...
Аносов грустно улыбнулся, взялся за ручку и распахнул дверь.
В большой комнате за тесовым столом сидели управляющий и писец. Они внимательно рассматривали список "рекрутов" и вызывали каждого для определения на работу.
При входе начальника горного округа управитель Салаирского рудника, тяжелый и сырой старик, подошел к Аносову и доложил по уставу:
- Ваше превосходительство, мы здесь решаем, сколько и куда направить рекрутов.
- Садитесь, господа, и продолжайте свое дело, - пригласил Аносов. Сбросив дорожный кафтан и сняв теплую шапку, Павел Петрович тяжело опустился на скамью и склонил голову.
"В сущности, что мне здесь делать? Распустить по домам ребят я не имею права. Сочтут за бунт. Да и куда им идти? Чем помочь? Ну какие они работники?" - с грустью подумал он и вдруг вспомнил мальчонку в женской кацавейке.
- Есть в списке Заюшкин? - спросил он.
Писец угодливо склонился над ведомостью, зашуршали листы.
- Заюшкина в списках не значится, ваше превосходительство, испуганно ответил писец.
- Как же так? Проморгали, значит? - усмехаясь, спросил Аносов.
- Никак нет, ваше превосходительство. Мы не только человечишку, но и таракана не проморгаем, - обиженным тоном отозвался управитель Салаирского рудника. - Видать, по годам недомерок или никуда не годится за слабостью.
- Как не годится! - запротестовал Павел Петрович. - Мне кажется, он мальчуган смышленый. Позвать его сюда!
Писец быстро юркнул за дверь, и вскоре послышался его резкий голос:
- Который Заюшкин, марш сюда, в избу!
- А бить не будешь? - откликнулся недоверчивый детский голос.
- Иди, скоморох, а то и в самом деле смажу!
Мальчишка несмело переступил порог и проворным движением смахнул с головы шапку.
- Ну, вот вам и Заюшкин! - сказал Аносов. - Поглядите, чем он не бергал? Рекомендую его, господа, в школу.
Подросток сияющими глазами впился в Павла Петровича:
- Дяденька...
- Не радуйся преждевременно, - ласково сказал Аносов. - И в школе не сладка будет тебе жизнь. Но, главное, учись. А коли обидит кто, скажи мне...
- Ну, ну, иди отсюда, что рот разинул! - подтолкнул мальчонку в спину управитель. - Говори спасибо генералу да радуйся!
Заюшкин надел шапку и, громыхая сапогами, пошел к выходу.
- Ваше превосходительство, - заикающимся голосом заговорил управитель. - У меня в Салаире беда! Сбегли сразу полсотни варнаков. Охрану погнал на поиски и три воза шпицрутенов приготовил для расправы.
- Вы полагаете, что одними шпицрутенами можно поправить дело? - зло усмехаясь, спросил Аносов.
- А как же иначе, ваше превосходительство? - недоумевающе пожимая плечами, вымолвил управитель.
- По-моему, оттого и бегут, что вы много бьете и мало думаете о человеке! - резко сказал Павел Петрович и поднялся со скамьи. - Я сам поговорю с работными, почему они плохо работают. - Он повернулся спиной к управителю и спросил писца: - Все ли рекруты явились на сбор?
- Одного недостает, ваше превосходительство, Ивана Тягана. Хворый аль помер, неизвестно.
Павел Петрович вспомнил встреченного на дороге парнишку Ивана.
- Спешит! Скоро будет! - уверенно сказал Аносов. - Старательный и серьезный паренек.
Аносову придвинули список, он бегло просмотрел его.
- Господа, вы зачисляете детей на работу. Я прошу вас, и сам буду иметь это в виду, - строго сказал он: - они должны трудиться точно по горному уставу - не более восьми часов в сутки - и должны быть употребляемы только на дневные и легкие работы. Если будет не так, пеняйте на себя! А теперь прошу показать заводскую школу.
В низеньких унылых казармах размещалось около двухсот детей. Более печальное зрелище вряд ли можно было придумать.
Управитель заискивающе заглядывал в глаза Аносова и пояснял:
- Мы учим их чтению и письму и кое-что рассказываем о рудах...
- Кое-что, - нахмурился Аносов. - А это что за человек? - показал он на широкоплечего бородача в старом кафтане, очень похожего на бродягу.
- Это?.. Это дядька-воспитатель. А вот еще кашевар...
На пороге кухни стоял толстый неряшливый мужик с лоснящимся лицом. Аносову стало не по себе.
- Сколько средств используете на каждого ученика? - строго спросил он.
- От трех до семи копеек в день, - смущаясь, ответил управитель.
- Что за произвольная раскладка? - возмутился Аносов. - Три копейки и семь - огромная разница. Покажите обед!
- Вы не будете есть эту пищу, ваше превосходительство! - испуганно вскричал управитель и моргнул кашевару, чтобы тот скрылся. Но толстый служитель не понял намека и сиплым голосом объявил:
- Ноне каша без сала. Середа - день постный, скоромного не полагается!
- А что будет завтра, в четверг? - сердито спросил Аносов.
- В четверг - как будет приказано.
- Да ты пьян! - вдруг возмущенно выкрикнул Павел Петрович. - От тебя сивухой разит. Не вижу у вас порядка. Здесь не школа, а... а...
От волнения Аносов не находил подходящего слова.
- Ва... ваше превосходительство, мы не знали, не подготовились к столь высокому посещению, - растерянно пытался объяснить управитель. - И это действительно не школа, поэтому и зовем "приютом для рудоразборщиков"...
Аносов еле сдерживался, чтобы не наговорить грубостей. Он недовольно отрезал:
- Вам предстоит по-настоящему подумать о школе!
Молчаливый, угрюмый, покинул он грязные, неприглядные казармы и пошел к руднику. На склоне горы в отвалах работали рудоразборщики: старики и мальчишки. Завидя горного начальника и управителя, они замолчали.
Аносов остановился возле сухонького старичка:
- Здравствуй, отец! Как работается?
- Спасибо на добром слове, батюшка, - спокойно отозвался горщик. Работёнка у нас известная, да и то сказать: у доброго человека всякое дело спорится. Вот, глядишь, камень, ан нет, - это камень не простой. Смотри, будто ржа его хватила, а стукну молотом, раздроблю, и вскроет он себя. Хороша руда!
- Каков урок? - присматриваясь к скупым движениям старика, спросил Аносов.
- Я да мальчонка должны набить и разобрать в день сто пудов. Не мало, голубчик, ой не мало! Всё рученьками перещупаем да глазами зорко разглядим... Богатимо руды тут в горе, - копай, сколько душе угодно, и не исчерпаешь во век. - В бесхитростных словах старика прозвучала беспредельная любовь к своему труду.
Он добродушно уставился на Аносова.
- Откуда сам? - спросил его Павел Петрович.
- От века горщик. Еще дед на Демидовых робил, вот и я всю жизнь бергалом отслужил, а теперь, батюшка, стал я хил и немощен. Силушки прежней нет. Теперь и самому в землю не страшно лечь.
Бергал пришелся Аносову по душе. Желая помочь ему, Павел Петрович предложил:
- Ты много поработал, отец, и честно заслужил отдых; иди на пенсию!
- Что ты, батюшка! - обеспокоенно вскрикнул старик. - Да как же это можно? Разве проживу я на рубль тридцать семь копеек в год? Только уйди с работы, тут и смерть! А вот этак шевелишься-трудишься, и смерть бежит от тебя, а бросил всё, и на погост позовут. Эх-хе-хе, старость не радость, не теплое летечко, батюшка...
Старик разговорился.
- Пожито много, батюшка, всего испытал, досталось и рукам моим, и спинушке. Взял себе женушку в молодые годочки без разрешения начальства, так за это сквозь строй провели два раза. Пятьсот человек били вицами. Вот оно как! Живуч человек...
- Родные-то есть? - спросил Аносов.
- А вот моя роденка! - показал он на мальчугана-рудоразборщика. Вместе радости и горе делим...
В этот вечер Павел Петрович засел за рукопись об алтайском булате, но мысли были о другом. Думалось о горнозаводских школах. Обида сжимала сердце: угнетало сознание, что все его усилия будут напрасны, - в Петербурге не поймут его добрых стремлений и не захотят отпустить деньги на школы. Склонившись над листом, Аносов задумался. Ровный свет от лампы теплым кругом ложился на стол. И вдруг Павлу Петровичу вспомнился Заюшкин и шагающий по горной дороге мальчуган.
- Шагайте вперед, шагайте, други! - прошептал он, и теплое чувство наполнило сердце. - Вами земля держится, Иванушки...