Это нелегко.
Нелегко каждый день напиваться в полный сракотан, тем более человеку американского образа мысли. Еще более нелегко каждое утро просыпаться в состоянии абсолютного бодуна. Тяжело каждый день с утра до ночи пребывать в подземном мраке среди безобразного лязга и грохота. Трудно пьяному в метро не попасть в руки коммунистических властителей: их полиция чрезвычайно, как известно, люто следит за тем, что считает нравственным обликом своих подданных, и выпивший человек в метро всегда находится лишь на волосок от страдалищ, именуемых «обезьянниками». Наконец, чрезвычайно трудно все эти извивы и изгибы удерживать в пьяной голове — а записывать, конечно, нельзя: коммунистические граждане бдительны, обязательно найдется такой, кто не пройдет мимо подозрительной личности, которая едет в метро и при этом что-то пишет, да еще и рисует какие-то кривые. Поэтому приходится каждый участок проезжать по многу раз, и опять, и снова — до полной его фиксации в пьяной памяти.
3. Особенно туго пришлось чувачине, когда наступила эпоха борьбы за трезвость: стоять в очередях у него нет времени (холодная война не ждет!), идти за водкой в «Березку» — грех смертный против конспирации, пить одеколон и стеклоочиститель, ему, как американскому гражданину, не по силам организма. Приходится ехать электричкой далеко за город, ходить там в резиновых сапогах по ночному лесу, жечь сигнальные костры, ориентируясь на которые сверхвысотные самолеты-невидимки типа «стелс» из страшной стратосферной высоты сбрасывают ему на парашютах контейнеры со «Стрелецкой горькой настойкой». Он, конечно, предпочел бы виски, «Абсолют» или хотя бы «Столичную», но только из американского супермаркета — нельзя: конспирация требует вести жизнь абсолютно точного местного.
4. И — составил он-таки эту подробную схему, нанеся тем самым окончательный и невосполнимый удар по обороноспособности СССР. Не очень, правда, ясно, какой, но видимо — чрезвычайно большой. А с чего бы еще Империя Зла, 70 лет дававшая копоти, вдруг в одномоментье стала на колени и согласилась отречься от всего плохого и смириться со всем хорошим?
Так вот: 17 ноября 1997.
Настольный теннис
Популярная спортивная игра. Один тюменский человек — обозначим его, конспирации ради (дальше станет понятно, почему) индексом Z, очень ее ненавидел. Его один настольный теннисист обидел. Мыслью, затмившей все прочие в его мозгу, становится одна, подобная тайному Солнцу: отмстить! Он устраивается на четыре работы сразу. Он до предела ограничивает себя в еде, куреве и культурных надобностях. Принадлежащую ему двухкомнатную квартиру на Тульской улице он сдает квартирантам, а сам переселяется в позорную конуру на дикой окраине под названием Бабарынка. Цель этих действий: накопить денег. Результат: он их накапливает. Последующее: он покупает теннисный стол, устанавливает его в подвале, который ему предоставляет для этих целей знакомый бизнесмен по фамилии Зуев. С утра и до следующего утра ежедневно, спя не более пяти часов в сутки, он тренируется. Постепенно он дотренировывается вот до чего: он достигает того, что с такой силой наносит удар, что шарик летит с такой скоростью, что плавится на лету вследствие трения об атмосферу!
Отразить такой удар, конечно, невозможно: шарик шлепается на стол целлулоидной лепешкой. Человек громит соперников на всех подряд турнирах со счетом 21: 0. Отмщение свершено. Гремят фанфары. Шампанское лежит вокруг сугробами.
2. Отмщение свершено по всем правилам: он не совок из коммуналки, который только и может — соседу под дверью нагадить и/или донос написать; отмщение свершено в манере самого Монте-Кристо: он ему, козлу, на его собственном поле отомстил!
Он стоит, едят в поезде, возвращаясь с очередного турнира.
Пустые поля, отмененные на зиму, лежат вокруг на десятки миллионов километров; Звезда Полей, почему-то желтая торчит одна высоко в черном небе. Он стоит, человек, плюет выбитое окно тамбура — ветер скорости возвращает ему его плевки. Стихотворение в такт колесному грохоту происходит в его голове: