— Я хотел сделать маму. Будь я проклят, именно это он и прошептал: маму.
В классе наступила необычайная тишина. Вмиг все глаза повернулись к полену, которое держал в руках Аритон Яковлески. Господи, Господи, Боже мой! Это было уже не полено, будь я проклят, это была мама. Впервые и папочка остановился на месте как вкопанный, смущенный, потрясенный, не зная, что сказать.
— Клянусь, — не переставал Кейтен, о, Боже, никогда он таким не был, — клянусь, Аритон Яковлески, это мама.
Дети как по команде встали с мест. Все жадно впились глазами в полено.
— Мама, — ошарашенно сказал папочка. И представьте себе, нежно поднеся полено к глазам, стал рассматривать его странным долгим взглядом. Клянусь, мы увидели, как руки папочки, не выдержав, задрожали. Клянусь, его руки ослабли, мы видели, как в него вошла вода и понесла его; не отводя глаз от чудесно вырезанного куска дерева, папочка вполголоса, как будто про себя повторил: мама, потом посмотрел на Кейтена, на всех нас и сделал то, что мы никогда не могли себе представить, что полностью и правдиво не передать даже и прекраснейшими словами, но что должно существовать, что хранит человека от самого лютого холода, что должно неискоренимо жить в человеке, в каждом человеке, он поднес еще раз полено поближе к глазам и голосом, которого мы еще не слышали, произнес: Неужели столько дней в снегу, неужели столько дней в холоде, неужели столько страха, — тихо говорил Аритон Яковлески. — Бедные дети, такой снег, такой холод, — все повторял папочка как безумный, как завороженный. Будь я проклят, завороженный.
Кейтен молчал, мы все молчали. Клянусь, только наши глаза, наши взгляды молча говорили ему — да, папочка, такой холод, такой снег, такой страх, все ничто, если есть мама, не холодно, не больно, папочка, если рядом мама…
— Да, да, — сказал он, поняв наши взгляды и, будь я проклят, нежно, осторожно, дрожащими руками подал полено Кейтену. — Держи, Кейтен, — сказал он с усилием, улыбаясь слабой больной улыбкой, быстро пропавшей в желтых усах, — держи, это твое, Кейтен.
Будь я проклят, никто не знал, что произошло с папочкой. Клянусь, никто не знает, что происходит в человеческом сердце. В тот день мы все разом повзрослели на много лет, на много веков. Бедняга, за все в доме он казнил сам себя. О, непостижимое человеческое сердце. Будь я проклят, если в жизни мы молились за кого-нибудь усерднее, чем за нашего папочку, нашего старого директора дома, товарища Аритона Яковлеского.
Охрид, 1966–1971
Слово к читателю
Димитрия Ристески доктор филологических наук, профессор Университета им. Св. Кирилла и Мефодия, г. Скопье, Республика Македония
Уважаемые читатели!
Я рад возможности познакомить вас с одним из лучших представителей современной македонской литературы Живко Чинго и его романом «Большая вода».
Живко Чинго родился в селе Велгошти близ Охрида в 1935 году. Он окончил университет в Скопье. Писать и печататься начал, когда ему было двадцать с небольшим лет. В 1962 году выпустил первую книгу — сборник рассказов «Пасквелия». За ней последовали — «Новая Пасквелия» (1965) и романы «Серебряные снега» (1966) и «Большая вода» (1971). Чинго сразу сделался известным и любимым македонским писателем. К сожалению, его жизнь оборвалась рано. Он умер в 1987 году.
Многие рассказы Чинго и его роман «Серебряные снега» переведены на русский язык.
Главная тема творчества Живко Чинго — македонская действительность 40-х годов прошлого века, военные и первые послевоенные годы, пора крутых исторических перемен и болезненных конфликтов.
Роман «Большая вода» по праву может считаться одним из лучших образцов лирической прозы в македонской литературе. Он создавался писателем на протяжении шести лет, с 1966 по 1971 годы. И хотя по объему это небольшое произведение, оно имеет сложную структуру,
Действие романа происходит в детском доме в послевоенные годы. Там собраны дети, оставшиеся без родителей или потерявшиеся в водовороте военного времени. Повествование ведется от лица одного из воспитанников, двенадцатилетнего мальчика Лема. Он рассказывает о своей жизни, о тех, в основном, несчастливых событиях, которые ему довелось пережить в детском доме, о своем друге Исаке Кейтене.
Надо отметить, что в романе Чинго нет чисто отрицательных персонажей. В каждом человеке есть что-то доброе. Писатель отстаивает идею ценности отдельной личности, он уверен в силе гуманизма. «Я верю, — говорит Чинго устами Лема, — в любом человеческом сердце обязательно есть хоть какая-нибудь теплая капля весеннего дождя, даже если оно застыло, окоченело от холода. Я видел это своими глазами и верю в это как в светлый день, клянусь».