Сегодня нам пытаются показать, что на последний — главная надежда, что государство беспомощно и безденежно, государственные предприятия мало эффективны. Не новая мысль. Столкнулся с ней сорокатрехлетний Теодор Рузвельт (самый молодой в американской истории президент). После пяти месяцев пребывания в Белом доме он начал ощущать, что он слишком медленно продвигается к достижению своих стратегических целей. Если он решил войти в историю, ему нужно не откладывать главного из задуманного внутри страны — ослабления всевластия трестов. Если он не сделает этого, то останется в американской истории неотличимым от всех этих Арчеров и Гарфильдов — покорных слуг экономических воротил, считающих себя хозяевами страны. Теодор Рузвельт пришел в Белый дом не для того, чтобы быть пешкой в руках монополий. Он хотел «делать историю» на внутреннем и на внешнем фронте, демонстрируя миру широту своих взглядов, а не позорную слабость — корысть преследующих узкие интересы недалеких политиканов, которые предпочли достойному месту в истории «свиной хрящик». Собственно неожиданности в выяснении отношений здесь не было — выступая в Миннеаполисе еще за две недели до вступления в должность, Рузвельт предупредил претендующие на всевластие тресты: «Огромные личные и корпоративные состояния, огромные комбинации капитала, рост которых характеризует становление нашей индустриальной системы, создают новые условия и делают необходимыми базовые изменения прежнего отношения государства и нации к собственности… Все более и более становится очевидным, что государство и, если это необходимо, вся нация, будут стремиться к обладанию правом наблюдения и контроля в отношении огромных корпораций». Скромно таиться хозяева жизни не привыкли, и сам Морган откликнулся без промедления и с характерным лаконизмом: «Я ничего не должен обществу». Фактически этими словами президент компании «Ю.С. стал» бросил вызов президенту страны «Ю.С», то есть Соединенным Штатам, их президенту. И битва эта закончилсь победой государства и возвышением Соединенных Штатов.
Желание американского и омского рабочего жить в осмысленном мире, его патриотическое чувство и является главным ресурсом политики Т. Рузвельта, возвышения США и надежд современной России. Мы должны сейчас для себя решить, нужно ли обращаться к этому патриотическому чувству. Это можно сделать лишь раз в поколение, легче всего это сделать Президенту, если он разделяет боль страны, отодвигаемой историей и жесткими обстоятельствами на непривычную обочину истории.
Если наше правительство не выдвигает никакой мобилизационной инициативы, если сегодня вечером мы эйфорически вручаем «Нику», а завтра «Триумф», сознательно отказываясь ощущать, что находимся в состоянии национальной катастрофы, если у интеллигенции, долженствующей быть совестью нации, не возникает чувство, что, может быть, это — последний шанс, что через 15–20 лет нечего будет спасать. Без преувеличения, что мы находимся на «Титанике», танцующем и развлекающемся перед катастрофой. Нашей стране необходим план, необходима перспектива — таковы особенности единственной незападной страны, никогда, до последнего времени, не бывшей зависимой от Запада страной.
Нам нужно (как это нужно, скажем, Сильвио Берлускони) найти то, что будоражит и возбуждает общественное восприятие и общественное воображение. Нам ведь тоже нужны мосты — и на Сахалин, и к Керчи. Без мобилизации на решение общенациональных задач— а это предполагает ясную и правдивую оценку приключившейся с нами трагедии — нас не поймет омский рабочий, да мы и сами себя не поймем. Это — единственное, на что способно наше население. Мы не западные люди-кирпичики. Никакие частные монополии, никакой товарный бульон нас не спасет. Мы, теряя на глазах наш прежний евразийский огромный тыл, стоим у роковой черты. Ослабевает образованность населения, мы все меньше читаем. Мы теряем нашу великую науку и нашу прежнюю потрясающую культуру. От нас уже ничего не ждут, кроме газа и нефти. Будем ли мы на нашем «Титанике», в нашей созданной великими трудами и муками талантливых предков, прекрасной и жертвенной стране ждать, пока волны исторического прибоя не плеснут в наши иллюминаторы? Пока капитан приказал оркестру на палубе играть веселую музыку, чтобы не было паники.