Внимательная супруга, она подтвердила на практике, что, так же как и подполковники, все бароны рождаются с фатальной склонностью с статусу наивного рогоносца. И им невозможно помешать реализовать эту склонность. А раз так, преданная жена должна быть готова выполнить свой долг, следуя за судьбой мужа. Однажды, гуляя в окрестностях плантации и рассуждая о чистоте крови и красоте лошадей и им подобных, барон Адроалду указал на юного негра в кузнице, окруженного искрами, обращая внимание мадам на этот великолепный экземпляр породистого животного: «Обратите внимание на торс, ноги, бицепсы, голову, ma сhèrе:[19] прекрасное животное. Великолепный экземпляр. Посмотрите на зубы».
Она посмотрела, послушно и заинтересованно. Влажные глаза остановились на великолепном экземпляре, прекрасном животном. Заметили белые зубы, блуждающую улыбку. Malheur![20] Совершенство прикрыто только тряпичной полоской.
Барон был действительно крупным авторитетом в области породы и чистоты крови, унаследовав эти познания от отца, большого эксперта по приобретению лошадей и рабов. Однако монашки из Сакре-Кёр научили Мари-Клод, что у негров тоже есть душа, она появляется у них при крещении. Колониальная душа, второсортная, но достаточная, чтобы отличаться от животных. «Милость Господа бесконечна», — говорила сестра Доминик, рассуждая о героизме миссионеров в сердце дикой Африки.
— Mais, pas du tout, mon amie, ce nʼest pas un animal. Cʼest un homme, il possède une âme immortelle que le missionnaire lui a donneé avec le baptême.[21]
— Un homme?[22] — Барон расхохотался.
Смеясь по-французски, строя из себя образованного и ироничного аристократа и забавляясь человеческой глупостью, сеньор де Итуасу становился невыносимым в своей напыщенности и надменности. Его тезка, Адроалду Рибейру да Кошта, бакалавр и литератор из Санту-Амару, услышав, как он ржет, безжалостно терзая язык Бодлера, любимого им мэтра, начал называть его за глаза на радость слушателям «Мусью Французишка». Поэт, конечно же, жил на Луне, но он совершенно не был готов оказаться жертвой ярости всемогущего барона.
— Не поймите меня неверно, mа сhèrе, но то, что вы говорите, — просто вздор. Кто ж вам такое сказал, что неф — человек? Это прекрасное животное, повторяю, и уверен, что ума у него меньше, чем у вашего коня по кличке Голубой Бриллиант.
— Très beau, oui. Un homme très beau, un prince. Un prince dʼébène![23]
— Принц черного дерева! Vousêtesdrôle, madame.[24] Вы меня насмешили. — И он заржал с чувством абсолютного превосходства.
Грубая шутка, высокомерие, le ricanement sardonique[25] барона в конце концов убедили Мари-Клод. Судьба есть судьба, она начертана на небесах. Баронесса взяла Каштора себе и не пожалела об этом. И если хозяин плантации обратил внимание на интерес, благодаря которому ученик кузнеца сменил статус и начал прислуживать ему за столом, то закрыл на это глаза, поскольку сам был занят тем, что портил окрестных мулаток, употребляя их и так и сяк, словно рабство еще не отменили.
Феодальный сеньор одарил своим вниманием множество замарашек, но задержался только с Руфиной. В кухне особняка она строила из себя барыню, содержанку в золоте и серебре — побрякушки, браслеты, сережки, подвески, тесьма, и это не считая перламутрового креста, который подарил ей преподобный каноник. Щедрость барона не знала границ: осыпая ее ценными подарками, он настаивал еще и на том, чтобы обучить мулатку иностранным тонкостям. Но без особого успеха, потому что ей больше нравилось развлекаться по-простому: ненасытная обжора прекрасно обходилась без соуса и приправ.
Чтобы сократить рассказ, поскольку подробное повествование о двойных рогах и о double cocuage[26] сеньора де Итуасу становится слишком длинным для того места, которое оно занимает в истории Большой Засады, объявим сразу то, что вскоре стало достоянием общественности: сражаясь на двух фронтах — золотой Мадамы и медной Руфины — с силой и невинностью юноши, которому вот-вот должно стукнуть девятнадцать, Каштор Абдуим украсил аристократическую голову барона изящными и могучими рогами.
21
Вовсе нет, мой друг, это не животное. Это человек, и у него есть бессмертная душа, которую миссионер дал ему при крещении