Около сельсовета набрел на отдельную группу мертвецов, состоявшую из женщин и ребятишек. Тут же валялось несколько коров и овец. Петька снова остановился.
— Дитятко! Дитятко! — донесся внезапно из темноты хриплый старушечий голос. — Не ходи туды, дитятко…
Маленький человек вздрогнул. Оглянулся. Никого не было видно.
— Кто там? — громко крикнул он в пространство. И снова донесся кашляющий, надорванный вопль. Пройдя несколько шагов, Петька наткнулся на маленькую хатку, каким-то чудом уцелевшую среди пожара. Окна были выбиты. Оттуда, изо мрака, доносился глухой стон.
— Тетка, а тетка! — крикнул Петька, подходя к окну. — Поди-ка сюда, к окошку.
В черном отверстии окна смутно обрисовалась какая-то фигура. Безумная хозяйка избенки не заметила маленького человечка и, притаившись, слушала.
— Что здесь делаешь?
Старуха отпрянула от окна и затихла. Потом стало слышно, как она ходит по избе и что-то делает, стучит какими-то ящиками. Через минуту снова показалась в окне.
— Прими, Христа ради…
Петька услышал стук падения и, наклонившись, нащупал под окном кусок черствого хлеба.
— Прими, Христа ради, божий человек, помолись Нилу угоднику и Алексею Божьему человеку, помолись о душах усопших…
Старуха зарыдала. Потом ее плач перешел в смех. Петька слышал, как она, отойдя от окна, принялась ходить, смеясь все громче.
— Хо-хо! Божьи человеки, проклятые человеки! Чего ищете, чего надо вам? Хи-хи-хи…
Петька постоял еще минуту, послушал. Старуха постепенно стихала, только едва слышно из пустого черного окна доносился ее веселый, как бы себе на уме, смешок: «Хи-хи-хи-хи…» Маленький человек пошел прочь.
«Вот это — война, — подумал он, — настоящая».
Стараясь быть спокойным, тихо побрел дальше вдоль улицы.
Пес отстал. Снова стало темно. Пожар угасал. Вырвавшееся было пламя не находило себе больше пищи. Дорогу приходилось искать почти ощупью.
Выйдя на край деревни, маленький человек присел и достал табак. Закурил. Здесь была тишина.
— Ишь ты! — недовольно ворчал Петька. — Газами отравили да подожгли сверху, с воздуху… Дешево и сердито! А где и какой фронт, шут его знает, не разберешь. Эскадра ушла… Прогнали, что ли? И остров бросили, как в девятнадцатом годе. А наши где?
С места, где сидел Петька, хорошо было видно море. Внезапно он прервал свои рассуждения и недвижно вонзился взглядом в сторону темного горизонта. Там, рассекая тьму туманным клином, вертикально двигался далекий луч прожектора. Как зеленый столб северного сияния, он несколько раз лениво прошелся по облакам, потом опустился куда-то вниз и исчез.
— Вот! Суда там, значит, стоят… Самолетов остерегаются. Наших, надо думать. А все-таки ничего в толк взять нельзя. Надо попасть к Алексею Иванычу. Там ближе к городу. Узнаем что-нибудь…
Поднявшись, Петька побрел обратно. Он сильно устал и только сейчас стал замечать, как заплетаются измученные ноги.
Скоро должно было светать.
Обходя лежавшие на дороге трупы, почти звериным чутьем угадывая препятствия и нащупывая правильный путь, Петька в полной темноте осенней ночи быстро пошел прочь из мертвого села. Отойдя километр, он снова остановился на пригорке закурить и оглянулся. Отсюда деревня была видна как на ладони.
Багровыми пятнами светились ее обгорелые развалины.
— Будь они прокляты! — выругался в пространство Петька, в сердцах сплевывая на дорогу. Он погрозил своим маленьким кулаком в сторону моря. — Будь они прокляты… Затаскай их Жихорь!..
Мельница! Путники остановились. Громкий шум падающей воды наполнял долину гремящим смехом. Тропинка круто сбегала вниз. Отсюда поверх вершин леса виднелись светлые глади озера. Иван Петрович вздохнул полной грудью. Вот, снова оно — Хайн-озеро!
— На мельницу опасно идти, может, там люди, — заметил Петька, — погодите, узнаю.
Через минуту он вернулся. На мельнице никого не было. Можно идти.
Мельница, все та же старая, знакомая мельница, стояла пригорюнившись, как всегда. Серебряная вода все так же летела неудержимым каскадом. Доктор со странным чувством в груди вошел в закоптелую избушку. Давно ли он спасал мух на окне!
Теперь эта хатка выросла в громадный безобразный дом. Пошел на мельницу. Наткнулся на разрытую кучу, где он искал червей.
Комары, громадные комары набросились на минима-людей.
Тучи всякого «гнуса» заставили искать спасения на берегах озера, на ветру. Пошли дальше. Вот коптилка! Петька пошарил взглядом по берегу. Лодка, та самая лодка, на которой они охотились, была здесь. Очевидно, никто с тех пор не заглядывал на этот пустынный берег.
Переезд через озеро стоил больших трудов. Маленькие люди едва справлялись с веслами, сев к каждому по двое. Эллен тоже помогала, как могла. Двигались с черепашьей скоростью, отдыхая через каждые пять минут. Четыре километра, отделявшие от острова Медведя, удалось одолеть только к вечеру.
В наступающих сумерках показался огонек у избушки. Алексей Иваныч, наверно, готовил ужин.
— Прямо не поедем, — сказал Петька. — Обогнем остров проливом.
Они пристали к острову в глубине букли, вдававшейся со стороны пролива. Лодка с тихим шелестом просунулась сквозь тростники и уперлась в берег. Высадившись, усталые беглецы бросились на траву и долго не могли вымолвить ни слова. Петька поднялся первым.
— Я сейчас вернусь.
Дэвис и доктор тем временем выгрузили из лодки свои пожитки. Эллен взяла узелок с кошкой. Показался Петька.
— Идем. Алексей Иваныч один. Уху варит.
Иван Петрович в нерешительности остановился. Его взяло раздумье. Они покажутся «Большому человеку»… Что из этого выйдет? Он медленно двинулся вперед. Его догнал Дэвис.
— Вы, доктор, знаете этого человека? Кто он такой?
— Полунищий отшельник. Живет на озере очень давно. Старик. Во всяком случае, опасаться его не приходится. Кроме того, мы с ним знакомы. Но наш рост…
— А я боюсь, — заметила Эллен, прислушивавшаяся к их разговору, — я боюсь увидеть настоящего человека. Он в два раза, если не больше, выше нас!
Тем временем минима-люди вышли на прогалину и очутились в двадцати шагах от «замка» губернатора острова, Алексея Иваныча. Старик сидел у костра и мешал деревянной ложкой в котелке, подвешенном на крючке. Видна была только эта ложка да сутулая спина в грязном полушубке.
Алексей Иваныч, по привычке всех робинзонов, за недостатком общества любил говорить сам с собой.
Группа маленьких людей остановилась на опушке.
— Вот какой еще нашелся хлюст! — доносилось от избушки. — Гривенник! Да я за гривенник лучше сам в город потопаю… Хы! Ничего, до заговенья подожде-е-ет! А мне что? Один черт, прости Господи, что ему, что другому… Хы-хы!
— С кем это он говорит? — шепотом спросил Дэвис.
— Ох!! Царица небесная…
Петька равнодушно взглянул на него.
— Сам с собой. Он всегда так.
Петька, а за ним остальные двинулись вперед. Алексей Иваныч так был увлечен разговором со своим воображаемым собеседником, что не слыхал, как они подошли. Под ногой Дэвиса хрустнул сучок.
Старик быстро поднялся, выронил ложку и, неловко обернувшись, зацепил таган. Уха пролилась в огонь.
— Ох!!! (— …Царица небесная…).
Алексей Иваныч застыл в неподвижности с широко раскрытыми тусклыми глазами. Его нижняя губа отвисла, из углов рта на спутанную бороду потекли слюни. Стало тихо. Слышалось лишь шипенье пролитой на уголья ухи, да где-то за островами жалобно кричали гагары. Никто не шевелился.
Старик начал быстро и тяжело дышать. Потом ноги его слегка задрожали. Вдруг с хриплым стоном, взмахнув руками, он повернулся и, прихрамывая, пустился бежать.
— Алексей Иваныч! — опомнившись, крикнул доктор, — Иванов! Не бойся, это мы… Иванов!
Алексей Иваныч, не оглядываясь, прибавил шагу и скрылся в кустах. Петька с доктором переглянулись и, как бы сговорившись, бегом бросились вслед за ним.