— Ведите! Ведите! Ваня! Бахарев! Неси фонарь!
Из-за конюшни вышла плотная кучка людей. Дилиган с готовностью метнулся в конюшню и вынес оттуда, высоко держа в руке, фонарь «летучая мышь». Колеблющийся свет упал сначала на Гончарова, перепачканного сажей, потом на Евлашку. Расстегнутая шуба едва держалась на плечах вора, рубаха, порванная в клочья, открывала худые ключицы; видно было, как прерывисто и неровно он дышит.
Милиционер шагнул к Евлашке и, положив руку на кобуру револьвера, встал рядом.
— Сказывай, Нефед Левонович! — уже спокойно предложил Гончаров.
Тогда вперед вышел Нефед Панкратов. Он был без шапки, один рукав полушубка начисто оторван, на белой рубахе, повыше локтя, темнела бурая кровавая полоса.
— Мы с ним вот… — начал рассказывать Нефед, указывая на Дилигана, — сидели, значит… а оно пыхнуло. Я и… гляжу: он… — Нефед мотнул головой на Евлашку и уставился себе под ноги, отыскивая слова: сейчас речь ему и вовсе не давалась.
— Поджег! — испуганно сказала в толпе какая-то женщина.
— Поджег, гад! — с облегчением подхватил Нефед. — Пакля у него с керосином… и на угол из бутылки плеснул…
— Керосином, — нетерпеливо подсказал милиционер.
— Керосином, — подтвердил Нефед, кивнул встрепанной головой. — Я повалил его, сжал… аж ребра хрустнули… А тут мужики… поспели.
— Рука, вишь, у тебя, — заметил Гончаров, с какой-то робостью дотрагиваясь до окровавленного рукава.
— Ништо! Ножом царапнул.
Нефед медленно оглянул толпу. Женщины, близко от него стоявшие, слегка попятились, а одна даже взвизгнула — таким яростным огнем блеснули «колдовские» Нефедовы глаза в густущих ресницах.
— Он животину сгубит… убежит, а мы как? Пахать… на палке… — Нефед захлебнулся, помахал огромным кулаком.
Евлашка съежился, низко опустил голову.
— Ты долго еще будешь молчать? — начальственно спросил у него милиционер: он был молод и немного важничал.
Вор поднял серое, залитое слезами лицо.
— Каждый раз, как попадется, плачет! — зашумели в толпе.
— Нет ему веры!
— Сколько палок об него измочалили!
Евлашка всхлипнул и глянул куда-то поверх толпы. Мокрые расквашенные губы его медленно шевелились.
— Христа ради… душу на покаяние… не я это!
— А кто же, Христос, что ли? — нетерпеливо перебил его милиционер.
— Меня Степан послал, Пронькин, — глухо сказал Евлашка. — Я по стогам ночевал, с ним встретился… на его деньги пил-ел. Не откажешься!
Гончаров отпрянул от вора, обернулся к народу.
— Степан Пронькин орудует, слыхали?
— Не глухие, — откликнулись в толпе.
Гончаров схватил вора за шиворот, встряхнул его, заставил поднять голову.
— Т-тягло спалить хотел? — заикаясь от бешенства, закричал он. — Пока народ спит, т-тишком…
— Дай ты ему под ребро, отведи душу! — глухо посоветовал кто-то в толпе.
Гончаров с трудом и с явной неохотой оторвал руку от грязного воротника Евлашки. Милиционер вытянул из кобуры револьвер; Евлашка, побелев, уставился в круглое, как черный зрачок, дуло нагана.
— Шагай! — звонко приказал милиционер, приосаниваясь и поправляя портупею.
Толпа заволновалась, разломилась надвое. Евлашка увидел жену, Ксению. Он успел только на мгновение встретиться с ней глазами. Ксения отшатнулась и замешалась, спряталась в народе. Евлашка побрел по узкому проходу, осторожно и высоко поднимая длинные ноги; он привычно ждал, что вот-вот его примутся бить. Но никто его не тронул. Только перед самыми воротами путь преградил ямщик Федор Святой. Вор взглянул на него с испугом и ненавистью.
— Лошадей жечь, а? — торопясь и проглатывая слова, закричал ямщик. — Как это ты, слышь-ка? Ведь она, лошадь, если молодая которая, дите и дите! Она гореть живьем будет, какими глазами на тебя поглядит, а?
— Сторонись! — строго оборвал Федора милиционер. — Ступай запряги свою тройку, в район повезем!
Народ, переговариваясь в темноте, стал расходиться. Во дворе около Гончарова осталась негустая кучка людей. Несколько в стороне, тяжело привалясь к стене сарая, стоял Николай Логунов. Он прибежал на пожар одним из первых, и в суете кто-то сильно отдавил ему больную ногу.
— Степан Пронькин… — негромко, задумчиво произнес Гончаров. — А кто больше всех с семенами шумел на прошлой неделе да дележки требовал? Анна Пронькина. И тут она подбивала баб… Опять же она — Пронькина.
— Чистая работка! — откликнулся кто-то из людей, окруживших Гончарова.
— Сговор у них!
— Вот еще Прокопий чего нам поднесет… полевод наш!