— Думала. — Надежда опустилась на скамью, переплела под грудью сильные загорелые руки. — Ну и приняла бы, стала бы ходить, как за дитем…
— Все вы так говорите. В госпитале таких «самоварами» звали… Эх!
Надежда терпеливо ждала, помалкивая.
— Не чуяла ты, сколько раз я тебя там звал, кричал, а, Надя?
Его глаза, усталые, с кровавыми прожилками, вдруг так блеснули, что Надежду словно ветром снесло со скамьи. Она села рядом с Матвеем, спросила с испугом:
— Ну, ну, Мотя?
— Из окружения выходили почти целый месяц… под Вязьмой… Город такой есть, то есть был, — торопливо, с болью, сбивчиво заговорил Матвей, в упор глядя на нее все теми же странными глазами. — Спасибо, командир строгий попался… вел и вел. Клюкву жевали, траву, коренья, на себе раненых волокли… хоронили. Два или три раза совсем каюк нам выходил: в кольцо сжимали. Я берег для себя последнюю пулю. Да и все так. Вот гляди… — Он схватил свою гимнастерку и левой рукой, почти разорвав нагрудный карман, неловко вытянул из него коротенькую гладкую пулю. — Вот она… два раза… уж и перекрестился… уж и патрон в ствол загнал… вот и звал тебя: прощался.
— А тот командир живой остался?
— Нет. Шальной пулей… прямо в висок, уже на виду у наших.
— Командир тот, наверное, был коммунистом? — спросила Надежда.
— Да.
— Вижу.
Матвей хмуро опустил голову. Так. Значит, Надежда поняла его по-своему. Не зря ли он звал ее в страшную минуту?
Но Надежда взяла его за руку, мягко разжала ладонь.
— Дай спрячу пулю на память. Жалко-то как мне тебя, Мотя!
Вот они, бабы, пойми их…
Надежда разбудила старшую дочь, велела ей идти в избу, к отцу, затопить печь, испечь преснушки.
— Потом на поле приходи, — наказывала она Вере, которая обрадованно и нетерпеливо натягивала на себя пестрое платьишко. — А отец пусть отдыхает.
Она прикрыла за собой скрипучую калитку, постояла, задумчиво глядя на пыльную дорогу. Надо бы спросить у Матвея, как же он думает жить дальше. Впрочем, пока пусть отдыхает.
Она зашагала было по тропинке и вдруг снова остановилась. Нет, и все-таки что-то не так…
Глава пятая
Старенький, насквозь пропыленный газик, мягко ныряя по жнивью, подъехал к току и остановился. Из машины вышел высокий худой человек в защитном костюме. Он надвинул фуражку на глаза, от солнца, осмотрелся и сказал:
— Здравствуйте, товарищи!
На току было шумно — работал трактор, гудели молотилки, стучала веялка, и голос приезжего расслышали только немногие. Женщины перестали крутить тяжелую ручку веялки, ответили вразброд:
— Здравствуйте.
Авдотья поднялась с земли — она отгребала зерно легкой лопаточкой — и поклонилась:
— Здравствуйте, пожалуйте.
— Это первая бригада? — спросил приезжий, невольно обращаясь к Авдотье.
— Первая. Николая Логунова. А вы сами откуда будете?
— Я из района.
Он наклонился, сунул ладонь в кучу зерна, в сыпучую глубину, помедлил.
— Не греется?
— Когда же греться? — возразила ему Анна Пронькина своим резким голосом. — Из-под веялки прямо на воз — и айда…
Приезжий выпрямился, внимательно взглянул в сумрачное лицо немолодой женщины.
— Как же иначе? Нам дороги каждая минута и каждое зерно.
Сумрачная женщина хотела что-то возразить.
— Помолчи, Анна, — сурово оборвала ее Авдотья, и на лицах у женщин промелькнули странные усмешки.
— Я секретарь райкома, — сказал приезжий. — Зовут меня Иван Васильевич. Фамилия Сапрыкин.
Он сдержанно улыбнулся, и все увидели, что секретарь совсем молод: у него были светлые глаза в густых ресницах и белозубый мальчишеский рот. Только худ он был необычайно.
— В «Большевике» в первый раз, — добавил он с той же открытой улыбкой. — Знаю только одну Поветьеву.
— Теперь вы, значит, и есть самый главный секретарь? — спросила Олена Соболева.
Ее толстое безбровое лицо выразило неподдельное изумление. Она было подумала, что это приехал человек из военкомата или с самого фронта: на нем и сапоги командирские, и вся выправка изобличает военного.
— Я и есть, — коротко ответил он.
— Недавно заступили? — спросила Наталья.
— Дней пять.
Сапрыкин приехал сюда, в далекий степной район, прямо из госпиталя, еще не обжился, не привык к тому, что стал секретарем райкома, и в глубине души крепко надеялся вернуться в свой полк.