Постепенно она раздышалась, голос немного окреп, на бледных скулах зарозовел румянец.
— Лежу вот, делать мне нечего, в думах-то и залетаю не знаю куда. Ты небось думаешь: мы из сил выбиваемся, зимой снопы молотим, а Егорьевна лежит выдумывает.
— Говори, тетя Дуня. Когда твоему слову веры не было? Говори.
— Надя, слушай… — зашептала Авдотья, облизнув сухие губы. — Неужели Вязовка за каменной стеной от нас живет? Или земля у них лучше? Ведь песок сыпучий, а смотри, одолели, вырастили сад… Поедешь — взгляни: кругом полынь, земля растрескалась, ни тебе цветочка, ни ковыля белого, а сад стоит зеленый, как умытый. И на одной яблоньке, что постарше, яблоки вот эдакие. Скажешь: на Току сад, от реки земля питается! Ну а у нас не тот же самый Ток? Да сколько на нем, на Току, прилепилось колхозов, деревень… поди, полсотни. А уж если земля уродит яблоко, как же ей хлеб не уродить? Ну, ты теперь скажешь: старая, чего сплела, сказочница…
— Тетя Дуня! — Надежда подняла обе темные ладони. — Не сказка это. И сад тот я видела. Только где же нам сейчас…
— А ты не толкуй, — заторопилась Авдотья, даже слегка приподымаясь на подушках. — Не сейчас. Вот война к концу подойдет, тогда уж… Только я-то не дождусь. — Авдотья заговорила чуть слышно, чтобы не поняла Ганюшка. — Ты глаз не отводи, я правду говорю. Надя, дочка, посадите сад, слышишь? — Голос у Авдотьи окреп, страстно дрогнул. — И какую там яблоньку приметь, пусть она моя будет, пусть растет. Так и ребятам скажешь: это бабки Егорьевиы яблонька, заказная. — Она истомленно опустилась на подушки. — Я неученая, ничего не знаю. А ты найди ученых. Должны же быть ученые по зеленому делу. Может, они тебе так же скажут?
Надежда пристально, с волнением смотрела на иссохшее лицо Авдотьи. Та беспокойно пошевелила пальцами на груди, запекшиеся губы чуть дрогнули.
— Ты, Надя, поди, и не знаешь, что меня Нуждой звали? Авдотья Нужда! Ну, ну, как же… Сколько с той поры годов ушло! Возле покойников кормилась, причитывала. Вот и прикинь: от заупокойного плача до моей яблоньки, что вы посадите, какая путь-дорога измерена.
Надежда порывисто вскинула темноволосую голову, в больших глазах ее сверкнули изумление и восторг.
— А что, тетя Дуня? И посадим. Вот кончим войну…
Авдотья полежала молча, потом неторопливо шепнула:
— Знаю, Надя. Еще бы не посадить…
А Надежда забежала к Логуновым мимоходом — обогреться, может, обмолвиться словом насчет своей беды с Матвеем. То ли жить с ним дальше, то ли собрать ему узел да и проводить за дверь? Разобраться — так ведь никогда и не любила его по-настоящему: сначала покорялась из страха, потом привыкла… Детей жалко… Матвей пьет, исподтишка торгует, два раза шкалики у него била.
Но разве скажешь об этом Авдотье? Она про сады, а ты ей про шкалики.
— Живешь-то как? — тихо спросила Авдотья, и Надежда вздрогнула, опустила голову.
— Живу, мне что…
Уже по тому, как неодобрительно замолкла Авдотья, Надежда поняла: не обманешь ее пустыми словами, разве только обидишь.
— Плохо живу, — с трудом выговорила она.
— Людей учишь, а сама себя рассудить не можешь, — сурово упрекнула ее Авдотья. — Ходишь в трех соснах. Неужели детей сама не вырастишь, а?
— Знаю, тетя Дуня, — глухо откликнулась Надежда. — Скоро у нас с Матвеем до края дойдет. Тогда все переверну. С тем к тебе и пришла. Один раз перемучаюсь — и конец.
— Ну и вот, — спокойно заключила Авдотья. — Николя-то как там? В правлении?
— Сердитый ходит. Сапрыкин поругал в райкоме… Вместе нас ругали.
— A-а… Ты в правление идешь?
— Не сразу. Сначала я к Князихе загляну. Придется посидеть с ней под ангелочками. — Твердая усмешка тронула губы Надежды. — Ходит по дворам, подолом метет, всякие сплетни разносит, что твое радио. Афанасия конфузит.
— Упорная, — удивленно шепнула Авдотья. — Ей бы работать.
— Ничего. Завтра же выйдет. Бегом побежит.
Авдотья поняла, что разговор с Князихой предстоит крутой, но расспрашивать не решилась: не было сил.
Надежда накинула шаль, сказала на прощание:
— Вот тебе мое слово, Авдотья Егорьевна: как только дух переведем после войны — посадим яблоньки. И твоя там будет. Да еще и сама увидишь.
Авдотья молча взглянула, на Надежду своими запавшими глазами, и та запнулась, смутилась, принялась торопливо завязывать шаль.
В избе было тихо, только внизу у стола что-то бормотала Ганюшка, склонившаяся над книгой.
Авдотья тронула Надежду за рукав, показала глазами на девочку.
— Вот такие подрастут — их надо повернуть на зеленое дело, на сады. А что ты думаешь? Пока война идет, пока учатся, глядишь, и подоспеют…