— В кладовую ступай! — на ходу бросил он и хотел прибавить что-нибудь утешительное, ободряющее. Но не успел: за спиной заскрежетала на ржавых петлях дверь. Он понял, что мать открыла кладовую, и подумал с облегчением: «Ничего, отсидятся!»
Теперь тревожился он только о том, успеет ли Дилиган перегнать скотину на остров.
Еще нужно было разбросать на мосту бороны. Он даже удивился, почему эта мысль не пришла ему в голову раньше. Отчетливо представились бороны, лежащие зубьями вверх. Слабо усмехнувшись и почти не хромая, он побежал к кузнецу.
У дома кузнеца налетел на кузнечиху. Большая, толстая, она кралась вдоль забора, и сын шел за нею, загребая пыль ногами. Увидев Николая, женщина судорожно открыла рот. Николай схватил кузнечонка за плечо и крикнул:
— Ку-да-а?
Панька ничего не видел и не слышал: он обеспамятел от страха.
— Отец где? — спросил Николай и потряс кузнечонка с такой силой, что под руками треснула рубаха.
Панька всхлипнул, забормотал что-то непонятное. На крыльцо вышел кузнец. Николай отпустил парня и крикнул прямо в бородатое, странно равнодушное лицо кузнеца:
— Бороны давай! Мост загородим!
Кузнец поправил картуз и, подойдя к боронам, прислоненным к заборам, неторопливо стал снизывать их зубьями вверх. Уложив три бороны, поднял их над головой и легко зашагал к мосту.
Николай сунул одну борону Паньке и сам взял две.
Кузнец первый свалил свою ношу на расшатанный мосток, потом одернул рубаху и принял от Николая и от пасынка их бороны. Шесть борон, снизанных по три, легли во всю ширину моста. Их зубья остро блестели под луной.
Увидев тополь, стоявший прямо у моста, Николай хозяйственно отметил, что тополь очень стар, и решил свалить дерево на мост.
Он прокричал об этом кузнецу. Тот кивнул тяжелой головой и послал пасынка за топором.
Луна скрылась за тучами. В пепельной мгле, которая навалилась на хутор, Николай расслышал тяжелый плеск воды и понял, что Дилиган начал переправлять скот. Луна снова выбилась из-под облаков, степь широко посветлела. Николай вгляделся в ее немой простор. Оттуда с минуты на минуту могли появиться бандиты. Через Старицу им не пройти, потому что дно у речушки топкое, скакать же в обход через выгон очень далеко. Значит, бандиты могли проникнуть на хутор только через мост. Он с надеждой посмотрел на бороны, еще раз сказал кузнецу о тополе и пошел к озеру.
Переправа уже заканчивалась. У брода в камышах понуро стояла корова. Около нее хлопотал Дилиган. На берегу Павел Васильевич, упав на колени, держал двух вырывающихся овец. Дилиган обвязал ремнем шею коровы и гулко ударил ее кулаком в бок. Она поплелась, раздвигая камыши.
— Всех перетащили? — спросил Николай, перехватывая у Павла Васильевича одну овцу.
— Всех, — тихо ответил Павел Васильевич.
Он взвалил овцу на загорбок и, отплевывая шерсть, набившуюся ему в рот, вошел в воду. Николай поднял оставшуюся овцу и последовал за ним.
Ноги у него вязли, он задыхался. А вода расходилась медленными кругами, и лунные блики сламывались в них, пробегая по всему озеру.
У темного островка Николая встретила Дунька. Она приняла от него овцу и, сгибаясь под ее тяжестью, длинноногая, тонкая, зашлепала по мелководью.
— Гляди не надорвись, — шепотом сказал Николай и повернул обратно.
К мосту он подбежал в тот момент, когда подсеченный тополь с широким и стонущим свистом повалился наземь.
Кузнец закинул топор на плечо и несколько мгновений смотрел, как покачивались над хрупкими перилами тонкие темные ветви. Потом шагнул к соседнему тополю и с размаху тюкнул топором по нежному стволу. Николай схватил его за руки и крикнул:
— Довольно, бешеный! Все деревья порубишь.
Кузнец глянул куда-то вбок и вдруг весь дернулся. Волосатое лицо его, обращенное в степь, изобразило ужас.
— Верхота! — сказал он тонким, не своим голосом и ткнул топором в воздух.
Николай быстро обернулся. На взгорье темнел силуэт всадника.
Кузнец перехватил топор под самое лезвие, пригнулся и побежал бесшумной рысцой. Николай кинулся за ним, но вдруг повернулся и побежал к большому дому, держа в вытянутой руке наган. Он пересек дорогу и стал красться в тени домов.
У крыльца на него налетели запыхавшиеся Дилиган, Павел Васильевич и Дунька. Дилиган и Павел Васильевич сжимали в руках берданки.