Тогда подошли женщины. Дунька нетерпеливо схватила верхний серп и отбежала в сторону. Дарья вытянула серп из-под низу и певуче сказала:
— Серпы наши на ржи-матушке не обточены, поржавели.
Дилиган запрягал лошадь. Он бодрил ее, понукая войти в оглобли. Кобыла пятилась и косилась ленивым ласковым глазом, какой бывает только у терпеливых крестьянских лошадей.
Во двор вошла Авдотья, а следом за ней Наталья. Николай не удержался и, быстро подойдя к Наталье, шепнул:
— Бери серп с крашеной ручкой. Я выглядел да боялся — возьмут.
Глаза его по-мальчишески блестели. Он забылся и, улыбаясь, следил, как Наталья легко побежала по двору.
Авдотья принесла большой узел с продуктами.
— Картошка вареная в чугуне увернута, соль в узелке, каравай в полотенце, — хлопотливо наказывала она женщинам. И, когда все было уложено на возу, добавила, завистливо покосившись на серпы: — На зажин-то и меня бы хватило.
Коммунары пришли на свое поле к восходу солнца. Было тихо, пшеница стояла, низко склонив спелый колос.
— Ишь, в землю смотрит, жать надо, — озабоченно заметила Дарья.
Кузнец одернул рубаху, глянул на золотистое неподвижное поле и с размаху срезал первый, жирно хрустнувший пучок пшеницы. С этой минуты он уже не разгибался. Когда люди разошлись по своим местам, розовая спина кузнеца мелькала впереди, в светлой гуще колосьев.
— Жадный, сатана! — ласково покачала головой кузнечиха.
— За таким мужем не сгинешь в жизни! — завистливо крикнула Дарья.
Кузнечиха подоткнула юбки, украдкой перекрестилась, взяла поудобнее серп и загребла горсть колосьев.
Солнце поднялось, невидимое за облаками, по степи разлилась вязкая духота. Дунька сбросила платок и жала, раскрыв пересохший рот. Грузная кузнечиха сразу багрово покраснела, вытерла лоб раз и другой, потом, заметив, что сильно отстала от Дарьи, принялась на ходу встряхивать головой, чтобы смахнуть крупные, щекотные капли.
Николай дважды подымался и смотрел, как жнут коммунары. Он видел только согнутые спины. Впереди шел кузнец, за ним Наталья. «Перед таким хлебом крестьянское сердце не устоит», — подумал Николай и окончательно успокоился.
В полдень ребята принесли обед. Они шли со своими обвязанными крынками по свежему жнивью, осторожно, боком ставя босые ступни.
А вечером коммунары не поехали в усадьбу: повалились в беспамятном сне на распаленную землю. Слабосильный Павел Васильевич лег на колючем жнивье, подсунув под голову сноп.
Николай поднял всех, как только рассвело. За короткую ночь не успела остыть и пыль на дороге. Старица лежала в стороне, в степи не было ни ручья, ни колодца. Коммунары отдыхали и обедали в лощинке под кустом. Но и здесь не было прохлады: за день под густыми ветвями скапливалось парное удушливое тепло, и даже вода в жбане казалась густой и теплой, как молоко.
Николай торопил с уборкой. Теперь никто не пытался перечить ему.
— Грех лениться на таком хлебушке, — резко оборвала кузнечиха капризную Ксюшку, и та покорно смолкла.
Как-то в полдень заморосил дождь. Коммунары переждали его стоя, испуганно задрав головы к небу. Николай пошел запрягать лошадь, и они с Дилиганом и Натальей наложили полную колымагу снопов.
— Поезжай на гумно, — торопливо сказал Николай Наталье, подсаживая ее на воз.
От снопов сытно пахло хлебом и теплой, чуть влажной пылью. Наталья накрутила вожжи на руки, незаметно прислонилась к снопам и крепко заснула.
Лошадь шла нешироким, валким шагом. Перед мостом встала, покосила умным глазом и, не почуяв вожжей, бережно стронула воз.
Наталья среди глубокого сна вдруг ощутила, что движение прекратилось. Она открыла глаза. Колымага остановилась у ворот большого дома коммуны. На крыльце, залитая солнцем, стояла Авдотья.
— Умаялась? — ласково и звонко крикнула она.
Наталье все еще казалось, что это сон: дом, Авдотья, сытный, густой запах пшеницы и солнце, солнце! Она поспешно задергала вожжами.
— Слезь, ну-ка, — властно сказала Авдотья. — Молока испей, из ямы достану, холодное, и лошадь надо попоить.
Наталья послушно спрыгнула с воза. Они прошли на кухню.
— Много ль жать-то осталось? — спросила Авдотья, ставя перед Натальей крынку, покрытую мелкими каплями испарины.
— Загон небольшой.
— Кончайте, да уж и свадьбу сыграем, — сказала Авдотья обычным своим, протяжным голосом.