Эпизод 1. Идя от Сэйнсбери, матерясь и собирая бычки, наткнулись на А., который свел нас в паб, где бухал Клюв.
Бруда! Ты забыл упомянуть о главном!! В этот день я впервые вынес из оного Сэйнсбери бутылку виски, что ранее считалось невозможным по причине обилия в этом магазине камер и наличия магнитных ворот на выходе. От камер спрятались, ворота запищали, но я рванул побыстрее и был таков! И вот идем мы с этой бутылкой и встречаем А.
За 5 минут до этого к нам на улице подходит миниатюрная негритяночка бомжиха с ополовиненной бутылкой пива в руке. Изобразив танец в холодильнике, просит: «Разбавьте, пожалуйста, пивко, а то так холодно, так холодно…»
Метрах в 20 стоит отелло-альфонс. Это, видимо, он и направил чиксу к нам. Самому вроде неудобно… Изображает непричастность. Дескать, я тут ни при чем, стою, грибы собираю. Выдает лихорадочный алкАголический блеск в глазах. Мы отлили его подруге вискаря — мы, что, мы не жадные. Но как это пить можно?!!
NB/….Придумали неологизм: «разбычкованный». Это означает «бычок, из которого уже вытряхнули табак».
И еще. Такой вот, характерный для этого периода диалог:
Соб. (критически оглядывая дымящийся кусочек сигареты, который я ему оставил) — Бруда!! По-твоему, это половина сигареты?!!!!
Сп. — По-моему, да.
Соб. — А по-моему, нет!!!
Сп. (потупляя взор) — Ладно, Бруда, прости меня, пожалуйста, мой косяк. Но я не специально!!!!
Соб. (прокураторским тоном): НО И НЕ СЛУЧАЙНО!!!
А., на минуту вышедший из паба, застал нас за унизительным занятием — мы потрошили собранные бычки, вытряхая из них табак, годный на самокрутки. А. привел нас в паб, где Клюв бухал с тусовкой мажоров. Очень смешные! Один похож на Кролика из сказки о Винни-Пухе. Мажоры были пьяны и произносили угрозы в адрес русских гопников, которых мы собирались вальнуть (см. выше). Гопники эти накануне увезли за город чиксу Клюва — смешную хохляцкую девушку Аню, где и выбросили ее на ходу из машины. Пригрозили при этом, что учинят и похуже, если она не перестанет тусить с Клювом. Аня подала на них в суд. Клюв сначала хотел, чтобы этим делом занялись мы (был пьян и смел), но потом сдал назад и решил не реагировать на произошедшее. Однако по пьяни вся компания хорохорится, заплетающимся языком звонит гопникам и забивает им стрелки, через пять мин. их отменяя, и т.д.. Цирк на льду какой-то. Сидим со Сп., дивимся тому, как все-таки русские засрали всю планету.
Ночуем у Клюва. В срало. В кал. Как Федя с мыльного завода. По дороге к Клюву грабим пакистанскую лавочку. (Именно грабим). Из пьяного Сп. выпадают бутылки и банки. Пакисы молчат пугливо. Даже неудобно как-то.
У Клюва живет качественная, но глупая девушка, дочь друга Клюва-старшего. В 6 утра она приехала из клуба на такси. В 6.15. — звонок по домофону. Смотрю — на экране крупным планом морда павиана. Сипец, думаю, допился. Белка в 6.15, мать ее. Оказалось — это афро-таксист, привезший чиксу, сдуру дал ей 50 фунтов сдачи вместо 5. Был отчислен сразу — презумпция невиновности.
Эпизод 2. Я начал работать kitchen-porterom. Работа — полный отстой.(Для меня любая работа — полный отстой). Руки опухли, колтун в волосах. Со мной работает бабуин из Сент-Люсии. Что-то в его облике кажется мне знакомым, не могу понять что. Внезапно он поворачивается ко мне в профиль, и я чуть не отчисляюсь щщами в раковину от смеха. Негр этот — один в один Хруль (алкаш из нашего инстика) точнее, негативное изображение Хруля. Негатив Хруля, читающий рэп и танцующий — это сильно.
Сп. весь этот день тоже провел у Кл., курил дурь, слушал Сукачева и проповедовал мистицизм.
………………………………………………………………………………………………………………………..
В утро воскресенья на рассвете я, перебирая рычагами, которые щекотал холодный пол, стоял на балконе Клювовской норы и наслаждался тем особым состоянием, которое возникает у меня обычно на вторые сутки беспробудного веселого пьянства. Все мажоры еще спали, распространяя вокруг запах дорогого алкоголя, а я накануне напился уже до какого-то психоделического состояния, не мог заснуть и тусовал сам с собой до рассвета, очень приятно догоняясь обильным пивом из холодильника. С восходом солнца ощутил какую-то жемчужную просветленность и, выйдя на балкон, неожиданно для самого себя абсолютно протрезвел от свежего утреннего воздуха.
Над Лондоном раскочегаривалось утро, и нежно-розовое солнце еще не пялилось в макушку, а смотрело прямо мне в лицо, умильно улыбаясь, а я скалился ему в ответ. На незасмогованном пока что горизонте чертили дорожки взлетающие самолеты, никогда не прекращающие свой низкий разгон над черепичными крышами этого города. Внизу, на улицах, не было ни души. И все в этом утре было так прекрасно, что я, плюнув на возможное досрочное отключение нашей очередной мобилы, набрал московский номер и начал нести какою-то ахинею и задавать самые дурацкие вопросы, только для того, чтобы слышать родной голос, еще чуть хриплый от недавнего пробуждения. (В Москве 10 утра, воскресенье).