– Фейт, дорогая, я с тобой! – выл Голубчик, размазывая по щекам тушь.
– Простите… мэм, – смущенно проговорил молодой медбрат, – в машину посторонним нельзя!
– Вы что, не понимаете, с кем имеете дело? – обрушился на него Голубчик. – Это же Фейт Хоником! – Покрытые виниловым блеском губы возмущенно дрожали.
– Да хоть Дженнифер Лопес, мне плевать! – рявкнул медбрат, не давая Голубчику пройти. – Правила одинаковые для всех. Все, ребята, пошли!
Фейт понесли мимо кресла Жан-Люка в приемную, едва не опрокинув огромную вазу с фрезиями. Голубчик рыдал, словно вдова на похоронах. Стеклянные двери беззвучно закрылись, на секунду в салоне воцарилась тишина, а потом все вернулось на круги своя: гул фенов, шипение воды в пульверизаторе, негромкие разговоры.
На меня смотрела взволнованная миссис Эн.
– Джорджия! – позвала она, смахивая невидимую пылинку. – Боже, ну и ситуация! – Такой фальшиво-сочувственный тон прощается только очаровательным дурочкам, в жизни не знавшим ни забот, ни хлопот.
Я едва сдержалась, чтобы не вонзить зажим в ее гладкий розовый череп.
Салон уже вернулся к жизни: две девушки-ассистентки, хихикая, листали «Хэмптонс», Триш пересела в кресло маникюрши, прижимая к уху сотовый. Женщина, которую начала красить Фейт, как ни в чем не бывало заказала коктейль из морепродуктов и царственным жестом поманила меня к себе. Я частенько вижу ее в «Жан-Люке», хотя, как зовут, не знаю. Кажется, какая-то профессорша – вечно ходит в брюках-карго и кашемировых джемперах. Похоже, подтяжками не увлекается. Чем-то она похожа на мою маму – улыбка такая же славная и добрая.
– Надеюсь, вы знаете, какой состав использует мисс Хоником?
Я не знала, что ответить. Бедная, бедная Фейт, куда ее везут? Аккуратно накрашенная, с белоснежными волосами, она очнется в грязном коридоре городской больницы. У нее ведь ни мужа, ни детей…
Со мной такое никогда не случится, никогда!
– Джорджия! – нетерпеливо позвала миссис Эн.
Никогда, никогда, никогда!
Пришлось растянуть губы в улыбке:
– Да, миссис Эн?
– Не хочу торопить вас, милая, но в час у меня встреча…
Откуда берутся колористки
Где-то в середине рабочего дня, когда на банкетке терпеливо ждут несколько клиенток, когда одни знаменитости заваливают подарками, другие обрывают телефон, пытаясь записаться на следующий месяц, а третьи умоляют прилететь в Лос-Анджелес, наступает время остановиться и вспомнить, кто я такая. Закрываю глаза, делаю два глубоких вдоха, и все возвращается на круги своя: перед вами наивная, готовая верить каждому девчонка из крошечного городка Википими, что в Нью-Хэмпшире. Это и есть настоящая я.
Мне очень нравится наблюдать за прохожими, гадая, откуда каждый из них приехал. Ведь коренных ньюйоркцев раз-два и обчелся… Вот, например, щупловатый паренек в тертых джинсах и черной футболке-поло, явно купленной в бутике Хельмута Ланга за семьдесят пять долларов. Бьюсь об заклад, он из Мэриленда! А затянутая в черную кожу девушка с колечком в носу? Да у нее на лбу написано «Нью-Джерси», ну, или «Филадельфия». Папочка, наверное, какой-нибудь врач, а мамочка сидит дома и по сто раз на дню звонит, проверяя, что доченька жива и здорова. Как ни странно, большинство из моих догадок верны. Откуда такая проницательность? Оттого, что много лет слушаю чужие истории. Иногда посетительницы рассказывают то, что ни одному психотерапевту не доверили бы. Другого выхода нет – приходиться слушать…
Я всегда хотела стать колористкой. В Википими у мамы небольшая парикмахерская, она же салон красоты. Знаете, какие названия чаще всего дают провинциальным заведениям? Что-нибудь французское: «Бель», «Прованс», «Версаль». Что общего между Википими и Версалем? Ровным счетом ничего, поэтому мама и назвала свой салон «У Дорин». Просто, честно и ясно. Именно такой и была моя мама. Я выросла с твердым убеждением, что посещение салона красоты – жизненная необходимость. Новая шуба и стоматолог могут подождать! У большинства маминых клиенток не осталось своих зубов, зато волосы содержатся в образцовом порядке.
Помню, как играла в салоне еще до того, как он стал называться «У Дорин». Первую хозяйку звали Мейбл Смит. Она умерла, когда мне было одиннадцать, и парикмахерскую по весьма сходной цене купила мама. Подписав закладную, она принесла домой длинную деревянную дощечку, которую мы с младшей сестрой Мелоди выкрасили в белый цвет.
– Какое же название придумать?
– Может, «Фолли»? – предложила Мелоди.
Мы с мамой непонимающе на нее уставились.
– Ну, сокращенно от «фолликул», – захихикала сестра.
– А что такое фолликул? – поинтересовалась я.
Мелоди на год моложе, но уже перепрыгнула через класс, а математику изучала по университетской программе.
– Это совсем не важно, Джорджия, – проговорила мама. В то время у нее еще были длинные волосы, которые она собирала в конский хвост.
– А что бы папа сказал? – невинно спросила Мелоди.
– Какая разница? – чуть слышно отозвалась мама. – Разве его это касается?
– Придумала! – тут же закричала я, готовая на все, только бы не видеть маму несчастной, что случалось всякий раз, когда Мелоди или я заговаривали об отце.
Папа ушел, когда нам с сестрой было восемь и семь соответственно, и деньгами нас не баловал. Однажды я назвала его ублюдком, и мама дала мне пощечину. «Твой отец нас оставил, но это еще не дает тебе права выражаться, как невоспитанная грубиянка». «Невоспитанная грубиянка» в ее устах звучало как самое страшное ругательство. Я прикусила язык и папу больше не вспоминала.
– Тогда назовем салон в честь тебя! – подала я новое предложение.
– Ну, не знаю… – засмущалась мама.
– Приходить-то будут к тебе, – настаивала я.
– Салон красоты «Дорин», – нерешительно произнесла новоиспеченная хозяйка.
– «Империя Дорин», – засмеялась Мелоди.
– Может, лучше просто «У Дорин»? – спросила я.
Мама на секунду задумалась, а потом впервые за долгое время улыбнулась.
– А что, по-моему, неплохо… Салон «У Дорин». – Она раскрыла объятия, словно приветствуя воображаемых клиентов. – Мы приведем вашу голову в порядок! Чем не девиз?
Мы с сестрой испуганно переглянулись, но мама уже приняла решение.
– Ну, девочки, за работу!
Вооружившись трафаретом, розовой краской и тонкой кистью, мы целых три часа выводили буквы, а украсив заглавную Д цветочками, вздохнули с облегчением. Теперь мама казалась счастливее, чем в те годы, когда с нами жил непутевый папаша.
Управлять салоном оказалось непросто, но мама старалась изо всех сил. Пытаясь хоть чем-то помочь, я стала для нее бесплатной моделью. В одиннадцать у меня были длинные пепельно-русые волосы, а к окончанию школы пришлось перепробовать все возможные прически: гладкое каре, паж, каскадную стрижку, прикорневую и спиральную химию с челкой и без.
– Зачем ты позволяешь так над собой издеваться? – вопрошала Мелоди. – Ты похожа на идиотку!
– А мне нравится! – уязвленно воскликнула я. В голове тотчас же заплясали ценные мысли: сама-то она на кого похожа? Очки с толстыми стеклами и сальные, неопределенного цвета патлы. Возможно, для Википими я идиотка, зато для Нью-Йорка или Лос-Анджелеса – самое то.
Как же объяснить Мелоди, что я чувствую, сидя в кресле парикмахера? Мне ведь все равно, в какой цвет красит меня мама, главное – ее внимание. Попробует начес, новый гель, сбрызнет лаком, потом отойдет на несколько шагов, наклонит голову, прищурится, оценивая результат… А еще Дорин не боялась экспериментировать. Когда провинциальные салоны только осваивали мелирование, она уже вовсю пробовала многослойное окрашивание.
Мама брала двадцать долларов за мытье головы и стайлинг, двадцать пять – за стрижку, шестьдесят – за окраску – по нью-хэмпширским меркам немало, но от клиентов не было отбоя. Салон был открыт с восьми утра до девяти вечера для удобства женщин с окрестных лесопилок, заводов и фабрик. В какой-то момент мама наняла маникюршу, но бедняжка не прижилась. Просиживая дни напролет в компании ярких бутылочек с лаком, она так и не обросла клиентами.