Впрочем, и это тоже было игрой – в провинившуюся девочку и её строгую госпожу. Все эти игры Северга придумывала, чтобы раскрепостить Темань, потому что настоящая она была помесью бревна и сгорающей со стыда девственницы. Этакое тоненькое, изящное брёвнышко, которое снова и снова приходилось с горем пополам лишать невинности.
– Ладно, верю. – Северга убрала ногу, и Темань опять принялась жадно оплетать её, будто плющ.
Навья приказала дому наполнить купель: хотелось смыть дорожный пот. Темань собралась было юркнуть следом за Севергой в воду, чтоб там продолжить их сладострастные игры, но та коротко бросила:
– Уйди, золотце, а? Хочу просто помыться.
*
Найти убийцу Гырдана было нетрудно: у той драки имелись свидетели. Они и рассказали, что у отца её дочери как будто вдруг сердце забарахлило, и он потерял сознание, а его противник этим подло воспользовался. Увы, он был мужем начальницы одного западночелмерского города, и ему всё сошло с рук. Северга всё выяснила о нём и его семье, но сразу врываться в дом не стала, решила действовать изощрённее. Их любимая дочурка, Темань, подвизалась на чиновничьей стезе, работая в городской управе – под матушкиным крылышком, и именно к ней Северга сперва подобралась.
В тёплый осенний день их знакомства она действительно была в парадном мундире: Темань, как она выяснила, млела от военных. С этим Северге просто повезло. Девица любила после работы прогуляться в общественном саду, любуясь цветами и водомётами, бродя по тенистым дорожкам и присаживаясь на скамейки. Северга, стоя за деревом, любовалась молодой красавицей. Маленькая изящная треуголочка сидела чуть-чуть набекрень на золотых волосах, уложенных в причёску; строгость служебного двубортного кафтана разбавляли великолепные серьги и ожерелье на открытой шее. Тёмно-серый деловой наряд выгодно подчёркивал все достоинства её сложения: тонкую талию, красивую осанку благовоспитанной барышни, соблазнительно-изящную линию плеч. Сапожки она носила невысокие, открывавшие обтянутую чулочками верхнюю часть голени. Ну, а всё, что выше, пряталось под брючками до колен, украшенными бантиками и блестящими пуговицами. Под мышкой у неё была маленькая сумка-чемоданчик для бумаг, а концом прогулочной тросточки девушка передвигала камушки и древесные шишки, складывая их на земле в какой-то узор. Служила она секретарём у собственной матушки.
От щелчка каблуками Темань вздрогнула и подняла на Севергу глаза. Та стояла перед нею навытяжку, протягивая на обтянутой белой перчаткой ладони изумительный перстень с рубином.
– Прекрасная госпожа, это не ты потеряла?
Глазки у Темани блеснули при виде дорогой побрякушки, но она вежливо покачала головой, чуть-чуть улыбнувшись.
– Очень красивый... Но это не моё.
– Жаль, очень жаль, – молвила Северга с хорошо разыгранным огорчением. – Такая красота подходит только тебе.
– А, я поняла, – усмехнулась Темань, стреляя томным взором. – Это такой способ завязывания знакомств?
– Ты меня вмиг раскусила, мудрая госпожа, – осклабилась Северга в обольстительном волчьем оскале. – Ты разрешишь присесть рядом?
– Что ж, прошу, – был милостивый ответ.
Расположившись подле Темани на скамейке, Северга запечатлела на ручке красотки почтительный поцелуй, а та спросила, разглядывая её с плохо скрытым удовольствием (любила она форму, что поделать):
– И часто ты знакомишься с девушками таким смелым образом? (Обращение на «ты» в Нави было общепринятым, а «вы» выражало подчёркнутую холодность и даже вражду).
– На такую смелую наглость мне довелось решиться только при виде тебя, – ответила Северга.
Сперва Темань приняла её за мужчину, а узнав правду, немного смутилась – впрочем, лишь совсем немного. Понятие об учтивом светском обхождении Северга имела, будучи всё-таки дочерью знаменитой зодчей, но чтобы ухаживать за образованной девушкой, требовалось кое-что большее, чем просто личное обаяние. Навья не была начитанной, не любила стихов – чем же она могла очаровать утончённую барышню? Северга решила не мудрствовать и просто быть собой, то есть – лихим воякой, побывавшим на множестве кровавых ратных полей. Следовало лишь смягчить жёсткие грани, о которые Темань могла порезать свою нежную душеньку и испугаться. Предварительно кое-что узнав о девушке, навья предполагала, что такой образ ей понравится, и не прогадала. Рассказы о битвах (разумеется, без излишних кровавых подробностей) увлекли Темань до блеска в глазах, а дальше всё пошло как по маслу. Привлекало девушку и оружие, и она подолгу с удовольствием любовалась саблей Северги. Та подмигнула:
– Если хочешь, могу научить.
Это предложение тоже попало в цель. Рука у Темани была, конечно, для оружия слабовата, но кое-каким приёмам Северга её обучила – всё в том же саду, где они встречались в одно и то же время. Когда они поцеловались поверх скрещенных клинков, навья поняла: очаровательная золотая головка вскружилась.
– Воин из меня, конечно, не получится, – проговорила тогда Темань, пожирая Севергу туманно-нежным, испуганно-очарованным взором. – Но всё это так безумно увлекательно...
Сабли были скрещены у них под подбородком; одно неосторожное движение вверх – и клинки могли бы разрезать потянувшиеся друг к другу губы, как ножницы.
– Даже не знаю, что меня больше волнует и притягивает – то, что ты воин, или что женщина, – сказала Темань, бурно дыша после долгого, глубокого и нежного поцелуя. – Я никогда не видела подобных тебе. То есть, я хочу сказать, таких же... великолепных.
Одним точным и звонким ударом Северга выбила из её руки саблю, а в следующий миг девушка очутилась в её крепких объятиях.
– Поверь, и то, и другое сочетается во мне в такой сплав, который тебе ещё нескоро приестся, – не без доли самоуверенности проговорила она.
И эти нескромные слова несли в себе правду. Темань была готова к следующему шагу, всё в её сияющих глазах говорило об этом, но Северга не спешила тащить красотку в постель. Настало время для исполнения второй части её замысла.
Убийца Гырдана (имя его Северга вымарала из своей памяти; имени он был недостоин) слыл большим любителем гульнуть в питейных заведениях. А где винные пары, там и склоки-драки. До сих пор этот прожигатель жизни выпутывался из последствий своих поединков с помощью высокопоставленной жёнушки, но – не на сей раз. Северга зашла в злачное место, где он щедро угощал всех направо и налево; глядя на этого красивого, ухоженного щёголя, она невольно с неприязнью вспоминала отца. На какой-то должности этот бездельник значился, но чисто условно. Жалованье ему начислялось, но время своё он проводил не в полезном труде, а в пирушках и поединках. Веселье гудело, все пили и шумели, а Северга сидела молчаливая, мрачная и трезвая, всем своим видом выбиваясь из общего хмельного угара. Чтобы разжечь в недруге драчливый пыл, нужен был самый незначительный повод: пролить на его щегольские штаны напиток, задеть плечом, наступить на ногу, да даже просто косо посмотреть. Именно косой, а точнее, пристальный взгляд и стал искрой, разжёгшей пламя боя.
– Эй! Чего уставился? – спросил этот засранец, задиристо прохаживаясь около столика Северги. – Ты что, не знаешь, что воспитанные люди не пялятся на других?
– У меня с воспитанием всё в порядке, – ответила навья с каменным лицом. – А вот у ВАС, милейший, оно хромает. Лезть с пьяной рожей к незнакомым людям и дышать им в лицо перегаром – далеко не образец безупречного поведения.
Гадёныш проглотил наживку. Ноздри его раздулись, глаза засверкали воинственными искорками, он засопел-засвистел носом – одним словом, чувства его распирали изнутри.
– Значит, вам не нравится моё дыхание и моё лицо? – тоже переходя на враждебное «вы», прорычал он. – Что ж, в таком случае нас рассудит только оружие.
Северга поднялась и учтиво щёлкнула каблуками.
– Извольте. Я к вашим услугам, – ответила она с холодным кивком-поклоном.